Тупая езда

— ЭЙ, — кричу я, потому Джонти начинает действовать мне на нервы тем, что ставит нас в такое положение, — ИДИ ДОМОЙ ИЛИ ИДИ УЖЕ В ЧЕРТОВ БАР! БАКАРДИ С КОЛОЙ, МАТЬ ТВОЮ, ДАВАЙ!

Затем раздается удар, еще один, и дверь влетает внутрь кабинки! Он сломал замок! Я хватаюсь за сиськи, пытаюсь прикрыться.

— ДЖОНТИ!

— ТЫ… — Он смотрит на меня, потом на Баркси, потом снова на меня. — Джинти, идем домой! ИДЕМ СО МНОЙ ДОМОЙ СЕЙЧАС ЖЕ!

Эван Баркси делает шаг вперед и выталкивает Джонти.

— Съеби, Джонти, я тебе говорю!

— Это неправильно, — говорит Джонти, смотрит на меня, потом на сигнальный огонь. Он трясет головой и причитает: — Нет, нет, нет… — а затем разворачивается и выбегает из сортира.

Я надеваю блузку и выбегаю за ним следом. Эван Баркси хватает меня за запястье и говорит:

— Оставь ты этого сосунка сраного. — Он пытается меня поцеловать, но я его отталкиваю:

— Отъебись.

Я выхожу в бар, но вокруг толпа, и я вижу только, как Джейк открывает дверь и Джонти выходит на улицу. Я пробираюсь к выходу, и тогда Джейк говорит:

— ЕСЛИ КТО-ТО ХОЧЕТ ВЫЙТИ, ПУСТЬ ВЫХОДИТ СЕЙЧАС! ПОТОМУ ЧТО Я ЗАПИРАЮ ДВЕРЬ, ПОКА ВСЕ НЕ УЛЯЖЕТСЯ!

— КРАСАВА, МАТЬ ТВОЮ! — кричит кто-то.

Начинают скандировать:

— МОШОНКА, МОШОНКА, МОШОНКА, МОШОНКА! МО-ШОН-КА, МО-ШОН-КА…

Я не знаю, что делать, но затем оборачиваюсь, вижу Эвана Баркси, который размахивает большим пакетом первого и вопит: «Вечеринка!» — и понимаю, что в ближайшее время я никуда отсюда не уйду.

10. Что у Мошонки в мешке

А вот это уже тревожный, сука, звонок! Льет как из ведра, завывает ветер, а девчушка идет себе по Куинсферри-роуд, а вокруг ваще ни души. И направляется она в сторону моста Форт-Роуд! В такое-то время и в такую дерьмовую погоду! Но — пассажир есть пассажир, и, кроме того, топятся чаще пацаны: мохнатки, которые пытаются покончить с собой таким способом, встречаются редко. Да, проходил я этот, сука, курс, где нас учили определять тех, кто собрался сделать себе харакири. Рассказывали, что нужно говорить, чтобы их остановить. Типа как консультирование в рехабе. Но меня, вообще-то, не особо колышет, хочет придурок спрыгнуть, пусть себе прыгает на здоровье. В пизду это джорджбернардовское[17] государство с его заботой о каждом; некоторые уже все для себя решили, и, наверное, у них были на то веские, сука, причины. Переубеждать их — занятие не для первого встречного. В любом случае это не про меня! Спрыгнуть со скалы, чтобы на следующий день тебе позвонила какая-нибудь пташка, мол, все-таки решила тебе дать? Ну уж нахуй. Жизнь слишком хороша, для меня, по крайней мере. И заметьте, я могу понять чуваков, которым не дают, и поэтому они решают прыгнуть: пропади оно все пропадом!

Но пташка — это другое дело. Никто в здравом уме не станет смотреть, как симпатичная мохнатка пропадает зазря. У пташки щелка должна быть горячей, чтобы крутить шпили-вили, а не лежать холодной в морге, хотя есть мерзопакостники, которые оценят и такое. Я виню во всем этот чертов интернет, маленькие дети смотрят жесткое порево, хотя сами еще и не вздрочнули ни разу как следует. Эта херня любому придурку мозги набекрень вывернет. Святая правда! Я хочу сказать, что я, конечно, тоже иногда такое снимаю, но только с совершеннолетними, дающими свое согласие, никаких сомнительных историй.

В общем, я останавливаюсь, и телка садится в кэб. Из-за дождя ее черные волосы прилипли к голове, а длинный черный плащ насквозь промок, глаза у нее совсем затуманенные.

— Ты в порядке, куколка? Немного ветрено для вечерней прогулки, тебе не кажется? О Мошонке не слыхала?

Но эта круглолицая пташка просто сидит себе и смотрит куда-то в пространство своими темными, карими кажется, глазами. Свет горит, но в доме, сука, пусто.

— Мост, — произносит она то ли с аристократическим шотландским, то ли с английским акцентом.

— А что там на мосту?

Она вдруг смотрит на меня вся такая надутая. Как будто меня это не касается.

— Не смотри на меня так, — говорю я, — что за лосиная морда? Ты спрыгнешь с моста, а полиция придет ко мне! Поэтому мне и приходится задавать вопросы!

Она смотрит прямо на меня широко раскрытыми глазами, как пташки в фильмах вроде «Крика», а может, и не «Крика», потому что губы у нее сжаты так плотно, словно я ее раскусил.

— Но решать тебе, — пожимаю я плечами. — Твое дело. Просто предупреди меня, если ты собираешься это сделать, чтобы я мог рассказать копам какую-нибудь историю, например, что ты ехала к сестре в Инверкейтинг, потом сказала, что плохо себя чувствуешь и тебе нужно выйти, чтобы проблеваться, а через секунду уже кувыркнулась вниз через перила, что-нибудь в этом духе. Я же должен прикрыть свою задницу.

Она обхватывает голову руками и что-то неразборчиво бормочет, потом вздрагивает и говорит:

— Я могу и здесь выйти.