Тупик

Только до Восточной Европы не добрались. Но там таким, как мы, делать нечего. Там с такими, как мы, не церемонятся. Они у себя революции уже сделали и наши методы не понимают. А террористов, да еще таких, кто размахивает красным флагом и называет себя марксистом, особенно не жалуют. Ну и плевать! И других стран хватает, где можно порезвиться. Но особенно резвиться не приходится.

Оказывается, закон о выдаче преступников действует не только в отношении уголовников, но и в отношении опасных террористов, каковыми нас считают. О том, что мы идейные борцы, нечего и заикаться (тем более когда на нашем счету убитые полицейские).

Выясняется к тому же, что Интерпол разыскивает нам подобных по всем странам с такой энергией, словно мы фальшивомонетчики или злостные банкроты.

Так что куда бы мы ни попадали, почти везде приходится прятаться, все время менять квартиры, пользоваться фальшивыми документами, переодеваниями. Постепенно это стало привычкой. У шефа неплохие, наверное, связи — во всяком случае, всюду мы находим покровителей, машины, документы, квартиры, оружие. А вот насчет денег…

Насчет денег дело обстоит хуже. Постепенно мы начинаем ощущать их отсутствие. Видимо, Франжье, снабдив нас кое-какими капиталами, не учел наши аппетиты, а главное, образ жизни. Когда люди не работают, не учатся, не имеют семьи, постоянного места жительства, они тратят очень много денег. От безделья, наверное.

И вот однажды, дело было в большом немецком городе, уж забыл, где (столько их миновало, что не грех забыть), не то в Гамбурге, не то в Мюнхене, а может, во Франкфурте. Словом, сидим мы втроем на террасе кафе, пьем пиво (в Германии оно отличное) и грустим. Наши ресурсы подходят к концу.

— Вот что, — говорит неожиданно Рика, — в конце концов, буржуазная собственность должна быть естественным источником наших финансовых поступлений, и мы имеем право экспроприировать ее без всякого стеснения. Революция лишь использует излишки, накопленные привилегированными элементами. Так что не вижу, почему бы какому-нибудь банку, принадлежащему этим капиталистам, не поделиться с нами.

— Прекрасная мысль, — оживилась Гудрун, — и справедливая.

— Остается ее осуществить, — говорю.

По улице катят машины, няньки прогуливают детишек напротив в сквере, девчонка с мальчишкой целуются в подъезде, в кафе тянут лимонад, смакуют пиво такие же, как мы, бездельники. И, держу пари, никто не догадывается, о чем говорят две молодые женщины и спортивного вида привлекательный мужчина, сидящие за столиком. А мы обсуждаем акцию.

На следующий день, не теряя времени, начинаем действовать. Обходим чуть не полгорода и останавливаем свой выбор на средней упитанности заведении на Сименштрассе. Солидный банк. Спокойный, наверняка не привыкший к ограблениям.

Рика, как наиболее неприметная (ей не понравилось, когда я сказал это: она считает себя красивой и, конечно, права), идет на разведку. А кому идти? Гудрун по красоте с Рикой не тягаться, но уж на нее каждый прохожий обратит внимание. Рика молодец, ничего без внимания не оставила. Она запомнила число дверей, систему блокировки, где расположены телекамеры, сколько ступенек у входа, где остановить машину, какие вокруг светофоры и режим их переключения, когда на улице больше народа, когда меньше, ближайшие остановки городского транспорта и ближайший полицейский участок. Тщательно захронометрировала все расстояния.

Несколько дней готовимся, покупаем в разных концах города спортивные сумки, парики, карнавальные маски (я — поросенка). «Никогда не думала, что ограбление требует стольких трудов», — ворчит Гудрун.

В назначенный день надеваем темные брюки, темные свитеры, кожаные пиджаки — все это не бросается в глаза, полгорода так одето. Держим спортивные сумки. У меня под мышкой револьвер армейского образца, у Гудрун в сумке легкий пистолет-пулемет «ландман-притц», у Рики тоже пистолет и две гранаты.

На улице садимся в машину, которую я приметил, — самую пыльную, хозяин, наверное, в отъезде, во всяком случае, вот уже три дня ею никто не пользуется.

Светит солнце, синеет небо, отличная погода. Народ занят своими делами. Кто-то входит в банк, кто-то выходит. На нас не обращают внимания. Никакого волнения не чувствую. Работа как работа. У меня в такие минуты наступает как бы раздвоение. Один Ар действует, другой наблюдает за ним, хладнокровно анализирует каждый поступок.

Так вот, я собой доволен.

Мы останавливаем машину метрах в десяти от дверей и не спеша идем к банку. Поднимаемся по ступенькам, проходим мимо массивных железных решеток (на ночь их запирают), входим в большой операционный зал, но перед этим натягиваем маски; я — поросенка, Гудрун — крокодила (ей с ее носом это очень подходит), Рика остается у входа, но быстро надевает парик и темные очки.

В зале пусто — две старушки стоят у кассы и еще один господин заполняет чек.

Я громко кричу, размахивая револьвером:

— Налет! Всем руки за голову и молчать! Не шевелитесь, и вам ничего не будет. — И чтобы успокоить их, добавляю: — В конце концов, это не ваши деньги.