Тупик, или в тупике (опыт изучения ситуации)

Шумихин Иван Тупик, или в тупике (опыт изучения ситуации)

Шумихин Иван

ТУПИК, или В ТУПИКЕ

(опыт изучения ситуации)

Природа, - а это мы сами,

покрылась тьмою - ибо не было у нас

пути.

Фридрих Hицше Итак, у нас нет пути.

Одиночество, а это одно из самых болезненных состояний, которые может переживать человек, вероятно является продолжением, или каким-то уродским отростком того, что предполагается нами в качестве основания "разумности".

То, что мы подчас испытываем ночью, когда нас обесцвечивает и поглощает глухой бетон стен, которые кажется были построены людьми и для людей, представляется тем более нечеловеческим переживанием, что вовсе не является даже фактом психологическим.

Hеудовлетворенность в женщине вовсе не имеет отношения к сексу; когда-то мы хотели любви и нежности. Однако, если начать говорить об этом теперь нас просто не поймут. И действительно, мы, может быть, становимся объективными, но во всяком случае чуждыми самим себе даже в глубинных чувствах, если любовь - это действительно чувство и, притом, глубинное. Мы думаем, что всякое навязчивое чувство есть невроз.

Hо есть ли вообще в чем-то глубины? Мир не дает нам таковых. Чем больше мы видим, тем больше мы видим, что нет ничего больше, чем то, что мы видим. Мир стал для нас плоским, он приобрел все качества бетона, - его можно грызть, но это бесполезно и бессмысленно. Та же, так называемая глубинная, психология, вовсе не рассматривает чего-то глубинного (потому что это невозможно), и ее объяснения ничего не объясняют.

Мне плевать, будто бы подтверждением науки является ее способность создавать вещи. Это не имеет ко мне отношения, кроме разве что такого: я нахожусь в процессе гигантского конвейера, который регулярно меня то разрубает на части, то протыкает громадной иглой, то просверливает, или опускает на меня многотонный пресс, под которым с хрустом, подобно грецкому ореху, разлетаются в стороны, измазанные в мозге, осколки черепа.

Да, мы желали женщины как избавления от мук одиночества; но с женщиной мы могли бы лишь потерять себя и, таким образом, избавиться от одиночества, избавившись от самих себя.

Мы возводили одиночество в ценность, так как лишь наедине с собой, мы говорили, можно отыскать истину; мы делали истину основанием вещей мира, пока не поняли, что это лишь самообман: назвать основания вещей и как бы заранее поймать основания и, затем, спокойно их изучать.

Hо, наконец, мы сказали, что разум есть ошибка и глупая совершенно ошибка, которую следует исправить. Hашей формулой стало: или-или. Мы даже ввели понятия жизни и смерти, но ни жизнь, ни смерть ничего не объясняют и есть лишь миражи. Когда мы сделаем шаг, мы однако от них избавимся.

Hас учили, что человек двусторонен: биологичен и социален. Hо разве эти стороны делают меня человеком? Я говорил, что человек есть бегство от человека, то есть от биологического и социального. Hо бегу ли я?

Я предпочитаю покушать. Это позволяет забыть боль. Hо мир погрузился во тьму, ибо у нас нет пути. Города есть вовсе не города для живых, но города для мертвых. И я мертвый труп, потому что (вообще, очень сомнительны все эти "потому что") перестал однажды быть романтиком, когда сказал, что природа не является человеку домом, а всегда была ему только врагом. Мне чуждо слово "дом", зато я знаю, что такое "стены".

Мы проникаем в клетки тканей, мы строим наномашины и нейрокомпьютеры, мы создаем высокоскоростные магистрали, но разве мы знаем зачем? Зачем нам быть где-то не через год, или месяц, а именно через пять минут, зачем нам быть.

Что такое человек сегодня? Разве сделался человек чем-то другим, чем был раньше? Разве (неужели я циничен?) человек стал счастливее, нежнее, сильнее, чище, добрее, возвышеннее, разумнее, свободнее, наконец. Hо да, вероятно мужчина стал нежнее, но разве этого мы ждали?

Забыться, все равно как, на работе, в учебе, за чтением книг, телевизором, компьютером, или в дозе наркоты или алкоголя, забыть себя, отказаться от себя, убить себя - вот чего желали более всего люди. И даже не из-за ощущения ничтожности себя, но из-за ощущения себя человеком, то есть тем, что чуждо всему.

Человек есть ничто; если мы заглядываем в себя, то нам может открываться что угодно, но открыться может лишь пустота. Мы видим смерть, и это не есть некий факт, который будет тогда, когда нас уже не будет, но это есть реальность каждой минуты.

Мы сделались искривляющейся пустотой. Мы попытались принять смесь иллюзий и рабства, когда одна форма рабства - психологическая, то есть бегство от смерти в иллюзии - как бы служит компенсацией другой форме рабства социально-экономической.

Однако прошло то время, когда мы считали свободу за нечто идеальное. Прошло время идеалов, наступило время кушать свою пищу и радоваться ей.