Тупик либерализма

И хотя империализм еще оставался одним из главных приоритетов Великобритании, в 1920–1930-е годы все большее значение стали приобретать социальные реформы. Благодаря более развитому чувству индивидуализма и либерализма в Англии они значительно отличались от континентальных аналогов. Но это вовсе не значит, что их не было вообще.

Социалистическая революция английского типа на Британских островах шла полным ходом, утверждал в 1934 г. Ф. Рузвельт: «Эти люди (критики) ставят нам в пример Англию. Они хотят, что бы мы поверили, будто Англия добилась успехов в борьбе с депрессией, не прилагая ни каких усилий, просто положившись на естественный ход вещей. У Англии есть свои особенности, как и у нас свои, но я сомневаюсь, чтобы хоть один осведомленный наблюдатель мог упрекнуть Англию в очень уж большом консерватизме пред лицом нынешней чрезвычайной ситуации. Разве не факт, что все время… Великобритания по многим направлениям социального обеспечения продвигалась быстрее Соединенных Штатов? Разве не факт, что отношения между трудом и капиталом на основе коллективных договоров в Великобритании получили гораздо большее развитие, чем в Соединенных Штатах? И стоит ли удивляться, что консервативная пресса Англии с простительной иронией называла наш «Новый курс» просто попыткой угнаться за английскими реформами, которые идут уже не менее десяти лет»^{511}.

Косвенную оценку достижений социальной политики Англии в 1920–30-е годы невольно сделал У. Ширер, и хотя его выводы нельзя считать обобщающими и решающими, тем не менее они являются весьма показательными: «Молодое поколение Третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры. Я не раз задумывался об этом позднее, в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных… Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами — трагический пример того, как правители Англии безответственно пренебрегали молодежью»…

Социалистическая революция в Англии продолжится после Второй мировой войны. В 1945 г. на выборах победят лейбористы, которые национализируют угольную промышленность, оборонные предприятия, транспорт, но главное проведут радикальные реформы в здравоохранении и образовании. Теперь медицинская помощь и высшее образование станут доступными для людей из всех классов. Консерваторы, победившие на выборах в 1951 г., будут вынуждены продолжить политику лейбористов в данных вопросах. Социалистическая революция стала необратимой.

ФРАНЦИЯ

Французы отличаются от всех других европейских народов тем, отмечал В. Шубарт, что: «француз существо социальное… типично французским литературным жанром стал социальный роман, мастером которого является Бальзак; а социология, как ее обосновал Конт, — типично французская наука»^{512}. Уже в лозунгах Великой французской революции звучали призывы к братству — социальному единению. Во Франции социалисты были близки к захвату власти в 1851 г. и только переворот Луи-Наполеона предотвратил его^{513}. В теории французы оставались первыми социалистами, хотя на практике, в социальных реформах отставали даже от кайзеровской Германии.

Для того чтобы понять Францию, нужно понять французов. А для этого стоит обратиться к наблюдениям тех выдающихся авторов, которые с разных сторон описывая особенности нации, постепенно дают представление о ее обобщающем портрете:

Ф. Уильяме обращал внимание на огромную аморфную массу крестьян и мелких предпринимателей, которые «были консерваторами в социальном и экономическом плане, но при этом ярыми республиканцами… Будучи обязаны своим положением Революции, они были полны решимости сохранить революционное наследие. Это и было главной причиной любопытного противоречия между их словами и поступками: революционная лексика в политической сфере, консервативный характер в общественной деятельности»^{514}.

Н. Бердяев был удивлен тем, что «из всех народов французы более всего затруднены в своих отношениях к ближнему, в общении с ним, это результат французского индивидуализма… У французов меня поражала их замкнутость, закупоренность в своем типе культуры, отсутствие интереса к чужим культурам и способности их понять», «…во французской мысли, несмотря на скептицизм, на полную свободу искания истины, было довольно большое единство и даже надоедающее однообразие. Почти все верили в верховенство разума, все были гуманистами, все защищали универсальность принципов демократии, идущих от французской революции. Мысль немецкая или русская казалась темной, иррациональной, опасной для будущего цивилизации восточным варварством»^{515}.