Тупо в синем и в кедах

И через неделю со всеми предосторожностями приводят под руки старенькую маму, Еву Наумовну, к Пруту. А мама плохо видит и плохо слышит уже. Ей одолжили у румынских пограничников бинокль. Она смотрит в бинокль, не понимает, как в него смотреть, видит на том берегу фигурку своего младшего сына, а ни лица рассмотреть не может, ни услышать, а уж обнять – и подавно!

– Янкель! Вот мама пришла! Вот мама!

– Мама! Как ты себя чувствуешь, мама?!

Матвей наклоняется к маме, кричит ей: вон Янкель, мама, спрашивает, как ты себя чувствуешь, мама! Мама что-то отвечает Матвею. Матвей кричит через реку:

– Ма-ма го-во-рит, что хо-ро-шо! Себя! Чувствует! Только по тебе скучает очень!!!

Янкель видит, что мама руками лицо закрыла.

– Матвей! Матвей! Что мама говорит?! Что она говорит?!

– Пла-ачет она! Мама пла-ачет! Тебя очень видеть хочет. А в бинокль не ви-и-идно! Не видит она в бино-о-окль! Говорит, хочет услышать, как мы с тобой играем! Напоследок услышать хочет!!!

Янкель огорчается, грустит и, конечно, выпивает. Не выпьешь тут… Первое лекарство от огорчения…

Да, наш небольшой многонациональный и вполне респектабельный городок издавна славился и своими пьяницами. Потому что, как вы уже видите, это не какие-нибудь обычные пропойцы, как в других городах. Ну что вы! Наши пьяницы – это очень талантливый народ: музыканты, художники, актеры, зодчие… Пьянство – как бы понятнее объяснить – это часть их одаренной мятущейся натуры. Бывало, выпьет один такой утром – бац! – и проснулся в нем гений! Эх, сейчас бы за работу! Но нет. Выпьет еще разок – щелк! – гений икнул и покинул мятущуюся душу. И художник тянет свое бесполезное, ни на что не годное тело в мастерскую при Калиновском рынке, где подвизается оформителем, пишет объявления типа «Карандаши от тараканов! Три на рубль!» Зодчий нанимается на плиточно-мозаичные работы по отделке декоративного фонтана в местном санатории, актер вместе с такими же изображает толпу зевак на заднем плане, музыкант собирает в чемодан гнилую аппаратуру и едет на халтуру в село Жабье Ивано-Франковской области играть на свадьбе дочери местного участкового.

Не то наш Янкель. Он, как и все его предки, играет практически на всех инструментах, независимо от количества выпитого. Но так, как он играет на барабанах, не играет никто! Никто! Гарантирую вам.

И каждую субботу, когда инструменты расставлены и все они, музыканты, кое-как накормлены и – конечно! – напоены хозяевами, вот уж который год он слышит одну и ту же фразу от руководителя их группы, старого аккордеониста Миши Караниды (а говорят они, наши музыканты, на такой певучей смеси румынского, идиш и русского, что ни один лингвист не разберет такой диалект):

– Янкель! Вставай из-за стола уже, Янкель! Пошли работать. Хай! Иклоц ин барабан ши оплякат! (Ударь в барабан, и поехали!)

Янкель дает мелкую рассыпчатую дробь на барабане, и оркестр начинает свой рабочий вечер, переходящий в ночь, а нередко – и в серое утро.

Как-то Янкель окончательно рассорился с женой, с мамой жены и с тетей жены тоже рассорился. Причину ссоры стороны рассматривали по-разному. Жена, мама жены и тетя жены ссорились с Янкелем из-за его пьянства и нежелания подсуетиться и ехать в Румынию к брату Матвею на постоянное жительство. Янкель же считал, что они, – все эти ведьмы, эти кобры, – что они попросту антисемитки. По линии тети. Потому что по своей линии они все же немножко Шустеры и немножко Цибермановские. А тетя у них – да! Онопенко Оксана! Хоть и по мужу Шустер.

– Антисемиты! Антисемиты вы! – кричал Янкель.

– Как ты такое можешь говорить?! Что ты за слова говоришь?! Мне! В моем возрасте! В моем доме! – возмущалась мама жены Янкеля. – Янкель, ты бессовестный, Янкель. Что это за такие слова?! Чтоб этого больше не было! Чтоб ноги этих слов в моем доме не было! И твоей ноги тоже! Чтоб!

– Очень надо мне. Очень надо мне мои ноги в вашу хату! Очень мне надо!!! – дразнился Янкель. – И вообще, ваша дочь Неля распущенная, как я не знаю! Она курит! Поняли вы, мама?

– Ну и что?! – парировала мама жены Янкеля. – Не знаю, не знаю! Курит… Я тебе отдавала приличную девочку. Двадцать лет. Шестьдесят килограмм. Высшее образование. Без вэ/пэ. А что ты с ней сделал за эти годы? Ее же не узнать! Вот – уже курит. Что ты сделал с моей девочкой, я тебя спрашиваю, что она уже курит?!

Тут вступала жена Янкеля Неля:

– Все нормальные люди давно куда-нибудь уехали. Я не прошу Америку, я не прошу Израиль – я хочу к Матвею в Румынию. Что мы тут видим? Пустые прилавки? А в Румынии – кофточки. В Румынии – еда. В Румынии – обувь, в Румынии – всё! Ты столько зарабатываешь на своих халтурах, если бы ты все не пропивал со своими подлыми друзьями, мы бы уже давно жили в Бухаресте!