Тур Хейердал. Биография. Книга II. Человек и мир

Встреча с Хрущевым еще больше укрепила популярность Тура Хейердала в Советском Союзе. Спустя всего лишь месяц он уже был в Москве, где принял участие в Международном конгрессе антропологов и этнологов. Журналисты толпой собирались вокруг него, а его выступление о «сложной культуре острова Пасхи», к его удивлению, напечатали в газете «Правда». В последний день работы конгресса газета попросила его рассказать о своих впечатлениях от конгресса в отдельной статье. И Тур был уверен, что этот особенно любезный прием со стороны советской прессы имел связь с визитом Хрущева в Музей «Кон-Тики» ^{494}.

Конгресс в Москве. Тур Хейердал был близорук еще с детства, но редко пользовался очками, стесняясь их носить

Главной темой конгресса была миграция в Тихом океане. Тур принял активное участие в дискуссиях, «не сталкиваясь с реальным противодействием» ^{495}. Однако из прошлых споров с советскими антропологами он знал, что такая оппозиция существует. Желая с ней расквитаться, Туру, с помощью зятя Никиты Хрущева, удалось организовать дуэль со своими противниками в правительственной газете «Известия». Снова им пришлось показать когти, и более того, он увидел, что некоторые бывшие противники теперь открыто его поддерживали. В пересказе, который Тур послал Эду Фердону, он, не стесняясь, назвал себя победителем битвы в «Известиях» ^{496}.

Этот победитель дома, в Колла-Микьери, захотел победить и себя самого. Приближался пятидесятилетний юбилей, и он знал, к чему приведет это событие. Большое общество, знаменитые гости, льстивые речи и обилие подарков. Но что, если он нарушит обычай, сядет в поезд и уедет в Неаполь?

Сам день рождения — 6 октября. За несколько дней до этого он сел на поезд до Неаполя. Он ехал вместе с другом Арнольдом Якоби.

Следующий день после приезда — это воскресенье, и они отправились в древние Помпеи. В Колла-Микьери он встретился с молодым священником и под бокал вина изложил свой план, как он желал бы отпраздновать пятидесятилетний юбилей. Тур хотел пригласить пятьдесят гостей на отличный обед, но это должны быть люди, которым не особо повезло в жизни. Он не предъявлял требования к их безупречности, как раз наоборот. Бандиты и воры тоже приветствуются. Но, поскольку он не знает Неаполя и не знает, с чего начать, то не поможет ли ему священник составить список гостей?

Священник покачал головой.

— Прекрасная мысль, — сказал он, — но она, к сожалению, неосуществима.

— Почему?

— В Неаполе нет ресторана, который согласился бы накрыть стол для такой компании.

Но Тур, мастер импровизации, знал, что делать.

Он попросил священника связаться с монастырем, который, но своему милосердию, согласился помочь.

Среди неимущего населения весть об угощении быстро распространялась из уст в уста, и количество гостей выросло с пятидесяти до ста пятидесяти, пока все они не уселись за ломившийся от яств стол от Тура.

Сочувствуя отверженным, которых общество забыло где-то на своем пути к прогрессу, аббат предпринял только одну предосторожность. Боясь, что гости не устоят перед соблазном, уходя, спрятать что-нибудь из столовых приборов себе под рубашку, еду подавали на бумажных тарелках и сервировали стол одноразовыми приборами ^{497}.

Тур Хейердал не был эксцентриком в социальных отношениях, он обращал на себя внимание скорее своей педантичностью. Он имел консервативные взгляды на общественные привычки и старался изо всех сил, чтобы дети получили правильное воспитание. Поэтому более чем странно, что на свое пятидесятилетие он решил сбежать от семьи, друзей и важных лиц, взамен проводя его вместе с неаполитанскими вольными птицами.

Тур желал большинству людей добра. Тратя деньги на бедных гостей, а не на богатых, он таким образом следовал высоким моральным принципам. Но в то же время монастырский банкет послужил некой уловкой, чтобы было о чем рассказать, когда он вернется домой. Так истолковали это его сыновья, когда услышали о праздновании в монастыре ^{498}. Это был самый настоящий трюк, отчасти потому, что он говорил об изобретательности и спонтанности Тура Хейердала, отчасти потому, что он сделал это мероприятие неподвластным критике, придав ему гуманитарное значение.

После празднования Тур снова остался один и провел в окрестностях Неаполя еще три недели. Он находился большей частью на острове Искья в большой бухте за городом. Купался и катался на водных лыжах, посетил на пароме остров Капри, испытывал шторм и штиль, солнце и дождь. Ел пищу, приготовленную лучшими поварами, пил изысканные вина. Он поддерживал связь с Ивонн по телефону, и, кроме нее, вряд ли кто-то знал, где он находится. Никаких журналистов, никаких встреч, никакой переписки, разве только книга. Тур делал нечто, чего не делал никогда, — отдыхал. Он наслаждался редкой роскошью тратить впустую время и не испытывать мук совести.