Тур — воин вереска

— Про какие деньги изволит спрашивать пан? — чтобы не кричать о деньгах через всю корчму, Иосия скоренько подошёл к столу, за которым восседали и угощались уважаемые паны.

— А про те деньги я спрашиваю, — тянул из него жилы, с ехидной улыбочкой куражился Певень, — какие ты обманом взял у здешнего народа... у моего народа... у нашего... — и он повёл рукой вдоль помещения корчмы.

Наступила полная тишина. Даже музыканты играть перестали, желая услышать, чем закончится этот разговор.

Иосия изменился в лице.

— Обижаете, пан Певень. Таких денег у меня нет.

— А какие есть деньги? — совсем по-петушиному наклонил голову набок Певень.

— Только те, что я получил вот от этих почтенных господ, — и Иосия сделал глубокий поклон в сторону нескольких голозадых мужиков. — Да от торговлишки мелочной.

— Нет, значит, денег!.. — совсем нехорошо заулыбался Певень, сверкнув кольцом в ухе. — А в потолке не припрятал ли часом кубышку?

— Нет у меня денег, — твердил своё корчмарь.

Тут Певень, озорно вскочив на лавку, а затем на стол, покосился на Тура. Приняв его молчание за одобрение, спросил Иосию, которого уж ноги едва держали:

А под третьей доской от окна, — и он указал пальцем на эту доску, — нет ли у тебя денег?

— Нет, пан, — смертельно побледнел корчмарь, и губы его, белые как мел, задрожали.

Тогда Певень нажат снизу на указанную доску, и она легко подалась. Он отодвинул её, пошарил рукой во тьме чердачного пространства и вдруг извлёк на свет довольно крупный горшок. Развязав тряпицу, закрывающую горловину горшка, Певень высыпал себе на ладонь горсть серебра.

— Эхма!.. — воскликнул один мужик. — Отродясь таких денег не видывал!

— Беда! — согласился другой. — И зачем мне такие деньги?..

Сара вспыхнула от гнева:

— А я думала, у тебя всего одна кубышка!.. — слово «кубышка» она по-змеиному прошипела.

Иосия так и ожёг её взглядом.

Сообразив, что сболтнула лишнее, Сара мигом остыла и прикрыла рот рукой.

— Нет, говоришь, денег! — посмеивался довольный такой удачей Певень; потом, высыпав серебро обратно в горшок, сунул его себе за пазуху. — И верно: денег у тебя нет...

Иосия стоял посреди своей корчмы онемевший и окаменевший. Наверное, впервые в жизни он не знал, что сказать и как поступить. С деньгами-то он уже попрощался. Похоже, сейчас он прощался с жизнью — и своей, и жены, и детей; слышал он, что Тур не прощает лжи; говорили, лгунов и мошенников он на воротах вешает.

Тишина наступила в корчме зловещая. И с каждым мигом тишина эта всё громче звенела у Иосии в ушах. Чтобы не упасть от волнения и предательски подкатившей слабости («Откуда? Откуда узнал про тайник этот вездесущий Певень?.. Такой хороший тайник, что я сам о нём забывал!..»), он покрепче ухватился за край столешницы.

Неожиданно для всех в тишине этой подал голос человек в маске волка, мрачно молчавший весь вечер. Он сказал Туру:

— Мы могли бы и простить...

Тур кивнул:

— Я тоже думаю так... Оставь им, Певень, эту кубышку. Ты видишь, они работают не покладая рук. И детишек, посмотри, под лавкой без счёту. Умей быть великодушным, брат. И увидишь тогда, что многие тебя любят...

Во времена лихие премного выдумчив народ

Дa, многие говорили уже, что великодушен и справедлив Тур, и многие потому его искренне любили. Но, верно, не со всеми он умел быть великодушным; верно, грешки у иных были столь велики, что люди эти не могли рассчитывать на великодушный суд человека, возложившего на свои плечи тяжкое, очень тяжкое бремя судьи, и от него страдали. И говорили про него только чёрное, тайно или явно говорили, но чаще тайно — из берлоги нашёптывали на тропу, из густого куста пускали слух по ветру, птице перелётной подвязывали наговоры к хвосту...

Говорили они, что Тур вообще не человек, а оборотень. Лучше не искать встречи с ним. И, как всякий оборотень, он будто заколдован от оружия, его ни пуля, ни сабля не берут. Может, Тур — дикий бык рогатый, может, волк он косматый... Не случайно же, ох, не случайно из турьего черепа шлем себе сделал, и не случайно же возле него день и ночь тот Волк трётся!..