Тур — воин вереска

Едва только Господь на этот свет человека приводит,
Лет до шестнадцати, заметь, чем он занят:
Бодрое воспитание тут, конечно, увидишь.
И найдёшь баловство, и удовольствия, и разные игры.
Потом, набравшись разума и силы,
Учится ремёслам юноша милый.
Последующие столько же лет, к чему он имеет охоту?
Как и прежде, смотри, тут — разные дела.
Третьи шестнадцать лет его полны забот.
Предстоит каждому искать пропитание от своей работы.
А кто хочет, в это время, о спасении души заботиться может.
Законам и старшим подчиняйся, милый друг.
А когда сорок восемь лет уж минует,
В четвёртые шестнадцать лет, как пример свету,
Своими познаниями щедро с другими делятся,
Всё, что в труде обретено, предлагают молодым.
Вот уж и шестьдесят четыре наступило,
Ходи теперь на трёх ногах, мало осталось силы.
Голова твоя тяжела, из глаз ручьи льются,
Попусту не влачись, а сядь у тёплого камина.
Есть ли у тебя что — употребляй, и помни о могиле.
Скоро конец тебе будет, в ней и отдохнёшь.
Пять раз по шестнадцать — считай, конец века,
И на что после того надеяться человеку?
Прах ты есть, стало быть, в прах и обратишься,
Рухнешь однажды, ты будь хоть, как кедр, высок.
Скипетры, обряды, замки и тиары,
Взгляни, свой конец имеют.
Твой конец — катафалк...

Грустноватое, конечно, стихотворение и философическое, и нам здесь может показаться несколько необычным то, что именно оно нравилось Радиму — человеку, пребывавшему в том возрасте, в котором большинству близки и понятны совсем другие стихи. Вроде таких, к примеру, как эти:

Мы будем вместе с упоеньем
Вдыхать прохладу ночи, дня.
Мы будем рядом, добрый гений.
Ты робко скажешь: «Я твоя!..»

Или таких, как следующие:

Мы возьмём вина по кружке,
Песню славную споем!
А потом шепну подружке:
Хорошо же нам вдвоём...

Но таков уж он был наш герой — с душой чуткой, лирической, с честным отзывчивым сердцем и с пытливым деятельным разумом, стремившимся заглянуть всё вперёд и наперёд — и за шестнадцать лет, и ещё за шестнадцать, и ещё... и, говоря скромно, не прибегая к высокому штилю, заметим, что лелеял Радим наш желание или, может, мечту — жизнью своей так распорядиться, чтобы принести не только дому своему и близким, но и отечеству какую-нибудь пользу.

А более всего Радим любил читать о древних героях и богах — античные греческие мифы, и хорошо их знал, и, бывало, иные с удовольствием рассказывал домашним. Стихи и мифы читал Радим и в книгах, и в списках. Не ленился и сам переписывать кое-что — скрипел у себя в горенке пером вечерами.

Радим давно уже звал отца Никодима и его семью перебраться в Красивые Лозняки. Многие гибли в это лихое время, с жизнью расставались ни за грош. А священник и его семья жили прямо на виду, считай, на перепутье множества дорог. Не случилось бы беды!.. Немало лиходеев и шишей ходило туда-сюда через Рабовичи, да всё мимо церкви, да всё мимо дома доброго священника, да сумой дырявой днём трясли: «Подай, Христа ради, батюшка!», да ночами в окна стучали, грозно поигрывая кистенями: «На печку пусти!», да, бывало, ломились и в двери... В имении же, стоящем особняком, они были бы в большей безопасности. Однако отец Никодим всё отказывался, говорил, что какие бы лихие времена ни были, он не может оставить приход и прихожан, ибо разве пастух бросает стадо, когда вокруг рыщут волки?.. Свято верил священник в то, что Господь заботами его не оставит.

Кукушечка