Турдейская Манон Леско

– Верочка, я не узнал тебя, ты какая-то новая, – сказал я.

– Теперь я настоящая, не вагонная, – сказала мне Вера.

– Ты красавица, – сказал я. – Мне кажется, что я тебя раньше не видел.

– Ты, значит, опять в меня влюбишься, – ответила Вера.

Через минуту я подробно узнал, каких бед успела натворить Вера в госпитале, как ей доставалось и как ее спасала Нина Алексеевна.

– Эта девочка совсем не может усидеть на месте, она с каждого дежурства убегает… – сказала Нина Алексеевна и остановилась. Наверно, она хотела сказать: «убегает на свидания».

Вера немного смутилась.

– Ты не знаешь, как мы любим друг друга, мы как сестры, наша хозяйка сначала думала, что мы сестры, – быстро сказала Вера. – И про тебя она знает, мы ей говорили, что к нам приедет самый чудесный, самый милый и мой самый любимый человек.

Сама хозяйка появилась при этом в дверях, осклабилась и тотчас исчезла. Вслед за ней ушла Вера – ей нужно было хоть ненадолго показаться в госпитале. Я предложил Нине Алексеевне пойти погулять.

Село стояло в ровной степи, все дороги были похожи одна на другую, а в стороне был огромный, должно быть, помещичий сад с высокими старыми деревьями.

– Пойдемте туда, – сказал я.

– Не стоит, – ответила Нина Алексеевна, – там вечно толчется много народа, и к тому же это дорога в госпиталь; она мне надоела.

– Нам больше некуда идти, – сказал я. – В степи теперь безотрадно, и вообще степь – не место прогулок. А лучше барского сада ничего на свете не бывает. Он издали напоминает Ватто. Мне нужно его посмотреть.

– Право, там нечего смотреть, и мне не хочется идти туда, – сказала Нина Алексеевна.

Я все-таки упросил ее. Сад был почти пуст, никто не толокся в нем; только в одной аллее гуляли несколько раненых.

– Вы в самом деле любите Верочку? – спросил я.

– В самом деле очень люблю, – ответила Нина Алексеевна. – В ней какое-то непобедимое очарование. Я все делаю, что она хочет. Я теперь ее знаю, наверное, лучше, чем вы. Восемнадцатый век тут ни при чем. Вера живая, веселая, капризная. Вы не видали, как она бьет кулаками и топает, когда с ней случаются служебные неприятности, и как она хохочет потом. А с вами она становится тихой и грустной. Вы ее давите.

– Восемнадцатый век был таким же живым, как наш; ведь Вера не стилизованная пастушка, в ней по-настоящему живет Манон Леско, в ней нет ничего, кроме любви и готовности принимать любовь. А я не давлю ее, – сказал я.

В эту минуту мне показалось, что я вижу Веру в дальнем конце сада. Она шла с каким-то мужчиной; она тоже увидела нас, остановилась и вдруг исчезла. Может быть, это была не она. Вскоре навстречу нам вышел высокий голубоглазый юноша в солдатской шинели. Поравнявшись, он поздоровался – не по-военному.

– Кто это? – спросил я.

– Это Федя, наш повар, – ответила Нина Алексеевна.

– Верин кавалер? – быстро спросил я.

– Конечно нет, – со смущением сказала Нина Алексеевна.

– Я не давлю Веру, со мной она естественная, более настоящая, чем с вами, – сказал я.

– Вы всё стараетесь поднять ее выше, чем ей это свойственно; ей это кажется лестным, и она становится неестественной, – сказала Нина Алексеевна.

– Я все же думаю, что Вера меня теперь отодвинула в сторону, – сказал я.

– Как вы можете так понимать… то есть так считать? Разве она бы встретила вас так восторженно? – сказала Нина Алексеевна.

Вера догнала нас, когда мы возвращались. Весь вечер она ни на шаг не отошла от меня. Все было по-прежнему. Я не мог от нее оторваться. Я держал ее за руку и не сводил с нее глаз. Мы, как раньше, говорили с ней ни о чем. Я повернулся, чтобы прочитать ее лицо. Она была со мной. Прошлое, даже сегодняшнее – если что и было в саду, – перестало существовать для Веры. Время снова остановилось.

Мне отвели комнату в том же доме. Когда все уснули, Вера тихонько вошла ко мне; я никогда не ждал ее так мучительно, как в ту ночь. Она опять показалась мне большой и строгой. А к утру снова стала тоненькой девочкой и уснула у меня на плече.

Я встал поздно; Вера и Нина Алексеевна ушли уже в госпиталь. В тот же день я был должен уехать. С Ниной Алексеевной я простился еще вечером, а Вера обещала прийти меня проводить. Утро кончилось; в комнату вошла хозяйка. Когда я расплачивался за ночлег, она вдруг сказала мне:

– Хочу вас предупредить – опасно оставлять молодую женщину без присмотра.

– Почему? – рассеянно спросил я, не вслушиваясь и не понимая.

– Сегодня вот вы ночевали, а вчера на вашем месте другой военный ночевал, – ответила хозяйка.

– Как вы смеете рассказывать мне мерзости! – закричал я с таким бешенством, что хозяйка сейчас же исчезла.