Турецкая курилка

Катя подмечала их наряды – и продуманные, и откровенно безвкусные, – и с особым чувством, которое более искренний с собой человек признал бы завистью, восхищалась мягкостью меха некоторых шуб. Подумать только, шуба в ноябре… сразу припомнилось, что развитые страны в ответе за девяносто процентов причин климатического кризиса, но что большие потери от его последствий несут бедные страны, утопавшие в ливневых паводках, или голодавшие из-за засухи. А богатые выдают им кредиты на восстановление зачахшей в младенчестве экономики. На онлайн-прилавках в США и Франции стоят «экологически чистые» товары, вся их чистота выражается в замене одного материала другим при той же выработке вредных веществ во время производства, но это не мешает на сорок процентов задирать ценник. Катя училась и подрабатывала три раза в неделю репетиторством, чтобы и у неё была кружка возьми-кофе-с-собой, не брала трубочки и тешила себя надеждой, что сортировка домашнего мусора увеличивает её вклад в чистоту города. А кто-то ходил перед ней в шубе стоимостью в два гранта на её обучение и без угрызений совести выбрасывал жирный бумажный пакет KFC на тротуар.

– Олечка, ну, открой, ну, пожалуйста, мы же помочь хотим. Или ты не можешь? Ты только скажи, хоть слово, скажи «не могу», и мы дверь с петель снимем…

«Будто кошка с того мема, на бортике ванны», – дивилась Катя, смотря на Оксану и не особо вслушиваясь в её слова. Хотя стоило бы, потому что Оксана вполне могла вынести дверь. Контрастом к неадекватному применению любой силы, эту минуту она слишком живо напоминала обеспокоенную, места себе не находившую кошку-мать. «А я кто же?», – Катя посмотрела на своё отражение в забрызганном туалетном зеркале. Раскрытые, но всё равно азиатские глаза, как у всей корейской половины родственников, чёрный прямой волос, и фигура какая-то длинная, вся сутулая.

– Оля, ну, ты как? – продолжало отскакивать от белой холодной плитки.

У Оли ничего не было в порядке. Тошнота, мучившая её, была не из тех, что приносят облегчение. Олю просто сжимало, раз за разом, выкручивало спазмом, а после тело прошибали дрожь и пот. Она сидела на полу, а ноги всё равно мелко трусились, и хотелось сползти ещё ниже, в холод и забытьё. Ко всему прочему, рвота и желчь воняли невыносимо, а у Оли не было сил дотянуться и нажать слив. При всём при этом, выходить она не хотела. У Оли ничего не было в порядке. Она начинала бояться. Кажется, что и тошнота поднималась в ней уже более из-за ужаса, нежели по другим причинам. Но пока Оля сидела в закрытой кабинке туалета, хлипкая дверь отделяла её от вопросов. Только начав отвечать на вопросы, Оле в полной мере пришлось бы признать, самой себе в том числе, всю скверность своего положения.

Как только ты признаёшь проблему, с ней нужно что-то делать. Предпринимать шаги, смиряться или просить помощи. Оля разглядывала стыки кафеля на полу, свои, чужими казавшиеся руки и гадала. Если закрыть глаза, может, всё это исчезнет?

Глаза закрылись. Обморок.

-2-

Настоящая жизнь, в отличие от профессионально смонтированных кинокадров, состоит из сотни повторяющихся сюжетов, весьма далёких от идеи “осознанности” йогов, и не особо вдохновляющих, какой саундтрек ни поставь. Изо дня в день мы делаем одни и те же скучные вещи, тратим до семидесяти процентов нашего времени, сжигаем минуты и не видим отдачи. Когда люди жгут бензин, они хотя бы чувствуют скорость и глобальное потепление.

Студенты, свеже-выпавшие из весёлого гнезда детства, когда дни так насыщены впечатлениями, что кажутся годами заморского плавания, переживают рыхлость рутины особенно трудно.

Аяжан быстро перебирала ногами, спускаясь по лестнице в холл. Приходилось лавировать между сокурсниками, которые не торопились и имели раздражающую привычку встать на две-три ступеньки и оживлённо переговариваться о своих планах и впечатлениях. Пока язык молотил, ни у кого не хватало мозговых мощностей заметить, что они блокировали путь. Естественная социальная среда лучше всего учит тебя быть пассивно-агрессивным. В холле студенческая братия кишела, как стая саранчи. Похватав куртки, они искали место одеться и собраться в дорогу; забрать вещи из гардероба было лишь разминкой перед настоящей битвой за место в автобусе, хотя бы стоячее. Гомон поднимался до самой стеклянной люстры, и Аяжан едва слышала Тима, который вился за ней хвостом аж от лекционного зала.

– На воздух, срочно, – приговаривал он, характерно усмехаясь правой половиной рта. – Я думал, реально за партой усну. Хорошо хоть лбом об столешницу не ударился.

– Угу, – Аяжан щёлкала по буквам на экране смартфона, изредка поднимая глаза. – Канатовна ужасно нудно диктует.