Турецкий караван

— Но меня волнует другое. Он мне сказал: всего добьемся постепенно, кто идет быстро, тот в пути отстанет. Я ответил: кто идет прямо, хотя и быстро, тот не ошибается. А он: кто ищет друга без недостатков, тот останется без друга, и признал: не может идти прямо — сложные отношения со всеми, а пример — Эдхем… Дорогой мой товарищ военный советник, вас не тревожит ли, в интересах турецкого народа и его успешной освободительной борьбы, действующий призрак Эдхема?

Фрунзе нужно было уяснить: кто отказался подчиниться штабу — вся крестьянская масса или только Эдхем, за которым масса все-таки шла? Не объявится ли он вновь, увлекая массу обманом? Не пойдет ли масса за каким-нибудь новым Эдхемом? И как повернется тогда освободительная борьба? Чего ждать? К чему готовиться?

— Конечно, его знамя манит крестьян, без сомнения. Но в повадках было такое, что деревня до сих пор боится вооруженных и на закате солнца замирает, — ответил Андерс. — Парадокс! Не тревожит меня Эдхем.

Разговор продолжался на другой день. Всадники спустились в широкую долину — долину черкесов. Все деревни здесь были черкесскими, и все знали, что Эдхем — черкес. Андерс говорил:

— Не тревожит, хотя совсем еще недавно на Западном фронте одни только четники Эдхема геройствовали. Правда, еще была чета «Голубое знамя». Храбро дрались, черти!

— Но именно это знамя освобождения вело крестьян? Так?

— Точно, Михаил Васильевич. Тем более что крестьянину не могло понравиться разбойничанье Эдхема в тылу. Отбирал скот, пожитки, похищал детей, требовал за них выкуп. Бандит, да и только!

— Но призыв к бунту, будто за лучшую долю. Нечто вроде турецкого Махно. Этого нельзя опускать при оценке положения…

Эдхем самолично проводил мобилизации, покидал фронт, когда вздумается, по доносу расстреливал без суда, прогонял комендантов, назначенных штабом: «Я не признаю Западную армию». Говорил, что для него везде место, «и в Иране, и в Турине», а возле Смирны у него большое имение, и поладить с противником ему легко. Но его газета «Ени дунья» — «Новый мир» имела странный подзаголовок: «Исламская большевистская». Вроде — «Церковная большевистская». Он старался создать впечатление, что Анатолия охвачена восстанием против Кемаля. Выпустил воззвание к рабочим. Под видом продавцов, напитка салепа засылал в армию агитаторов: «Солдаты убейте офицеров и расходитесь по домам. Война окончена, мы подчиняемся султану, в деревнях оповестите об этом всех». Наконец, послал телеграмму в Ангору — поставил Собранию ультиматум: прими правильное постановление, что независим я, а не то летучие колонны приведу. Копию телеграммы направил во дворец на Босфоре. Там — ликование!

Напугав своего коня, Андерс взмахнул рукой, как саблей:

— И конец! Комфронта Исмет послал Эдхему письмецо: «Собрание оказывает тебе милость, предлагая мирный исход. Официально об этом сообщаю. От себя же добавлю: твои действия — это измена и подлость. Тебе не на что надеяться. Я принял меры, как если бы твои силы были в три раза больше. Поэтому подчинись приказу Собрания».

Эдхем протелеграфировал султану, что уже ведет колонны на Ангору. Повел. Однако комфронта Исмет двинул свои части, и летучие отряды тут же развалились, летучих колонн не стало. Эдхем и с ним триста человек перебежали за линию фронта. «Да будут они прокляты! Да покарает их аллах!» — восклицали в Собрании депутаты.

Много было у Эдхема революционных фраз, но ни слова о спасительном единстве действий всех сословии, народностей, религиозных общин. Это слово было у Субхи. Было и дело — он поехал на родину драться за ее свободу. Измена Эдхема была одной из причин гибели Субхи: многие думали, что оба из одной и той же партии. И сейчас так думают. В этом тоже была опасность.

— Да, — вздохнул Андерс. — Но все же Эдхем — мертвый призрак. А мертвый Субхи, по-моему, живее Эдхема здравствующего!

— Это для вас так. А крестьянин ведь по-своему судит… Постойте… Если зрение меня не обманывает, — Фрунзе поднял к глазам бинокль, — то вот перед нами опять Однорукий Мемед, дожидается нас. Наверно, его отпустили. Спросим его…

Подъехали ближе. Действительно, однорукий, но не Мемед. Однако тоже разговорчивый:

— Селям олейкюм, паша! Я слышал о тебе…

— Олейкюм селям! — Вслед за Андерсом Фрунзе соскочил с коня. — Побеседуем, если ты не против. Есть вопрос…

— Отвечу, как смогу. Без затей и не таясь…

— Как по-твоему, Черкес Эдхем был прав или не прав?

— Некоторое время он был прав. Пока честно воевал вместе со всеми, идя одной дорогой. Потом он потерял дорогу и полез на стенку…

Рассмеялись. Фрунзе спросил:

— И вы все жалеете, что… на стенку?

— Как не жалеть, когда умный глупым становится! Получился вред: много покалеченных, выгода врагу… Почти все жалеют: Эдхем ведь обещал…

— Понятно, алдаш. Спасибо! — Фрунзе вскочил на коня. — Прощай!