– Хорошо, мы их осмотрим, авось еще кого-нибудь найдем. А вы поскорее займитесь трупами. Сейчас, конечно, нежарко, но чем скорее вы их похороните, тем лучше. Тем более что мусульмане, как я слышала, должны похоронить покойника в день смерти. А еще принесите еды – желательно нежирной – и одежды, больных придется переодевать.
– Сделаем, ханым эфендим. И… благодарю вас. Я не думал, что русские так хорошо отнесутся к нам.
Обстановка во втором крыле была и правда не в пример роскошнее, а кроватей с пациентами было всего две. На первой лежал человек в богатой одежде, с лычками к не знаю, что за звание, но, похоже, офицер, – но на глазах у него сидели мухи, и он не двигался, а еще от него разило сладковатым запахом гнили. Мертвец, это понятно было сразу. А вот второй пациент не был похож на турка – кудрявые темно-русые волосы, кавалерийские усы, да и одежда больше подходила к английской охоте, чем к Добрудже. Впрочем, и от него точно так же разило солдатским сортиром.
– Я подданный ее императорского величества, – заверещал он высоким испуганным голосом.
По моему знаку казаки положили его на носилки и понесли из дома, а тот продолжал визжать дальше:
– Я вам живым не дамся. Варвары!
Если бы он был первым, кого я здесь увидела, я бы сдержалась. Но после такого я не выдержала.
– Идиот, – заорала я. – Хочешь сдохнуть, сдохни, англичанин дебильный! Выбросьте его с носилок вон туда, в мусорную кучу, – я знала, что казаки по-английски ни бум-бум, так что не боялась, что они подчинятся моему приказу. А вот англичанин еще больше побледнел и уже жалобно заблеял:
– Не надо, не надо! Но вы же собираетесь меня убить! Наши газеты писали о варварской жестокости русских!
– Лучше бы они писали о том, как ваши аристократы грабили и убивали – что у нас, в Америке, что здесь, в России. Последний раз предупреждаю: либо вы закроете рот и будете держать его в этом положении, пока я к вам не подойду, либо закончите свою жизнь среди отбросов, оставленных вашими турецкими хозяевами! Учтите, я не русская, я американка, сделаю это без всякого сожаления.
Тем временем других пациентов уже мыли, и после Сашиного осмотра – большинство из них, кстати, очень смущались, увидев, что доктор – женщина, – мы обрабатывали раны, накладывали повязки, а турки одевали их в принесенную ими одежду. Только двое из выживших оказались тяжелыми, их мы решили забрать с собой: и того англичанина, у которого, как оказалось, была сломана нога, и пребывавшего в забытьи молодого турка, чья рана слишком уж сильно гноилась. Имаму же я сказала, что шестерых остальных можно будет оставить в городе, объяснив ему, как и чем их кормить и поить и как менять повязки. Отдельно я настояла на том, чтобы раны промывали ракией во время каждой смены повязок, на что имам с робкой улыбкой ответствовал:
– Не буду вам лгать, ханым эфендим, что у нас нет ракии. Ее делают не только болгары, но и мы, турки, хоть в Коране это и запрещено. И… еще раз спасибо вам. Да хранит вас Аллах! А пока наши жены приготовили для вас и ваших людей скромный обед.
– Увы, эфендим, мы люди военные, и нам срочно нужно продолжать путь. Надеюсь, что после достижения мира мы сможем насладиться вашим гостеприимством.
– Тогда, ханым эфендим, позвольте вам выдать немного продовольствия в дорогу. И да хранит вас всех Аллах!
Все-таки турки не янки – у наших северных соседей «немного продовольствия» не хватило бы и на закуску. А турки нам всучили казан жареного мяса и второй с тушеными овощами, ящик с виноградом, несколько арбузов и целый мешок свежевыпеченного лаваша. Я приложила руки к сердцу и поклонилась имаму Наср-эд-дину, он благословил нас, и мы отправились дальше на Варну.
Пожевав немного мяса с лавашом, мы с Сашей бросили монетку. Ей досталась первая смена. Усталая, я улеглась на свою койку, взяла в руки гроздь винограда и подумала, что какое-никакое, но одно доброе дело мы уже совершили.