Турецкий марш

«Не пойму этих русских, – подумал я. – Рискуют жизнью, чтобы спасти незнакомых людей, да еще из стана врага, а женщинам позволяют так с собой обращаться». Впрочем, я видел ее глаза, когда она дала ему пощечину, и понял, что я для своего спасителя готов на всё, но от этой «дочери шайтана», как таких женщин называют албанцы, я лучше буду держаться подальше.

26 (14) ноября 1854 года.

Париж, дворец Тюильри.

Наполеон IV, император Франции

В восемь часов утра Плон-Плон прибыл по приглашению императрицы Евгении, супруги его кузена, в ее апартаменты. Для этого ему пришлось всего лишь подняться по лестнице – Луи-Наполеон именно так велел оборудовать свои покои и покои императрицы. Как ни странно, отношения Наполеона-Жозефа и Евгении де Монтихо, несмотря на разницу в характерах, были, пожалуй, дружескими; да и сейчас, хоть разговор сначала и не клеился, через какое-то время она преодолела себя и спросила:

– Жозеф (именно так она его называла), что будет теперь со мной?

– Евгения, если хотите, можете остаться здесь, в ваших апартаментах. Или, если вам это предпочтительнее, можете отбыть куда угодно – например, в родную Испанию, либо туда, где объявится ваш супруг.

– Жозеф, вы же знаете, нас с ним объединяют – то есть объединяли – лишь государственные дела. Отпустите меня в Биарриц. Часть моей виллы, должно быть, уже достроена, и я могла бы на ней поселиться.

– Хорошо. А ваши апартаменты здесь, во дворце, я оставлю так, как есть, чтобы вы всегда могли в них вернуться.

– Даже если вы женитесь?

– Надеюсь, что моя супруга не захочет жить этажом выше меня. Да и нет у меня пока кандидатур.

По задумчивому взгляду, которым Евгения одарила Плон-Плона, тот вдруг понял, что она, возможно, решила сама попробовать его окрутить. Тем более что следующими словами ее были:

– Все-таки я, наверное, с вашего позволения, пока останусь в Париже. А когда достроят мою виллу…

– Как вам будет угодно, Евгения, – улыбнулся Наполеон, а про себя подумал: «Ну уж нет. Во-первых, муж у тебя пока еще имеется. Во-вторых, супруга, которая сторонится постели, мне не очень-то и нужна».

Поцеловав ее руку, Наполеон спустился на свой этаж. Если ее комнаты были скорее аскетическими, чем женственными, то императорская была апофеозом плебейского вкуса. Все в ней – и позолота на стенах, и богатейшее убранство, и многочисленные картинки даже не эротического, а порой и порнографического характера, – претило Плон-Плону. Он ничего не имел против изображения прекрасного обнаженного женского тела, но то, что в своих покоях развесил Луи, было слишком. По распоряжению императора, эти «произведения искусства» постепенно меняли на более целомудренные работы – и начали с Белого зала, в который он сейчас направлялся и который он решил приспособить для зала заседаний.

При Людовиках это был зал Телохранителей, и с тех пор в нем остались деревянная обшивка стен и плафон потолка с изображением греческих богинь, спускающихся с небес. Но кузен подвесил к нему огромную люстру, заслоняющую шедевр работы Николя Луара, а стены, как и везде, покрыл позолотой. Порнографию, к счастью, слуги успели заменить на конные портреты, висевшие здесь ранее. Вместо до неприличия мягких диванов, также расшитых золотом, теперь тут стояли простые и функциональные столы и стулья. Но все равно некий налет прошлого остался: в углу на сервировочных столиках стояли закуски на серебряных с позолотой блюдах и бутылки с дорогим вином, коньяком и ликерами, а рядом дежурили лакеи в вышитых все тем же золотом ливреях. Эх, насколько же все было проще на войне… Плон-Плон с огромным удовольствием променял бы всю эту мишуру на палатку, походный столик и незамысловатый обед, а вот нельзя. Что дозволено быку, не дозволено Юпитеру.

На стульях у столика в углу зала сидели шесть человек: контр-адмирал Шарль Риго де Женуйи, прибывший вместе с Плон-Плоном из Петербурга, депутат парламента Проспер де Шаслуп-Лоба и четыре адъютанта. Завидев его, они вскочили и закричали:

– Да здравствует император!

Плон-Плон ответил на их приветствие легким кивком головы и сказал с улыбкой:

– Достаточно просто поздороваться, господа, особенно когда мы среди своих. Мой адмирал, вам предстоит путешествие в Петербург: именно вам придется обсуждать условия мира между нами и русскими. Переговоры эти – позвольте мне еще раз повторить то, что и вам, и мне уже известно, – будут в основном формальными, ведь предварительные договоренности заключены, осталось обсудить лишь некоторые детали. В этом портфеле вы найдете текст того, о чем мы уже договорились, а также то, что мы можем предложить в качестве компенсации. Понятно, то, что там описано – максимум, я надеюсь на более скромные условия.