Тургенев без глянца

Вчера вечером я сидел на крыльце своей веранды с Вашим письмом в кармане – а передо мной около шестидесяти крестьянок, почти сплошь одетых в красное и очень некрасивых (за исключением одной новобрачной 16 лет, у нее недавно была лихорадка – и она удивительным образом напоминала Сикстинскую мадонну, находящуюся в Дрездене), плясали, точно сурки или медведицы, и пели пронзительными, резкими – но верными голосами. Это был небольшой праздник, который я устроил по их просьбе – что, впрочем, было очень легко: два ведра водки, сладкие пирожки и орехи – вот и все. Они кружились, я смотрел на них, и мне было ужасно грустно.

Маленькую Сикстинскую мадонну зовут Марией, как ей и положено.

А. Михайловский, краевед:

Школа (в Спасском. – Сост.) была открыта в 1863 году на правах частного сельского училища. Содержалась она всецело на средства, отпускаемые Иваном Сергеевичем. Он и жалованье платил, и покупал учебники и учебные пособия, отпускал дрова на отопление и пр. Сам внимательно следил за ходом преподавания; непременно приходил на экзамен, сам экзаменовал. В 1869 году для школы было выстроено Иваном Сергеевичем новое, более удобное, здание.

И. Рында:

Одним из отличительных свойств Ивана Сергеевича была его необыкновенная вежливость. Отвечая на поклон, он снимал свою шляпу даже перед восьмилетним крестьянским мальчиком, считая своею обязанностью сказать встретившемуся хоть одно приветливое слово.

Яков Петрович Полонский:

Однажды пришли ему сказать, что спасские мужики пригнали к нему в сад целый табун лошадей (и я видел сам, как паслись эти лошади на куртинах между деревьями).

Тургеневу было это не особенно приятно, он подошел ко мне и говорит: «Велел я садовнику и сторожу табун этот выгнать, и что же, ты думаешь, отвечали ему мужики? – „Попробуй кто-нибудь выгнать – мы за это и морду свернем!“ Вот ты тут и действуй!» – расставя руки, произнес Тургенев.

И оба мы рассмеялись. Действительно, никакого действия нельзя было придумать.

Батист Фори:

Однажды, по его возвращении, я заметил ему, что все мужики, должно быть, рады его видеть каждый раз, когда он приезжает в Спасское. «Надеюсь, – грустно ответил он мне. – Во всяком случае, они этим пользуются, чтобы выуживать из меня деньги до последнего гроша. В предотъездные дни дом мой бывает наводнен калеками, нищими, лентяями со всей округи. Настоящий „двор чудес“».

Иван Сергеевич Тургенев. Из письма крестьянам села Спасское-Лутовиново. Буживаль, 4 сентября 1882 г.:

Я получил ваше письмо и благодарю вас за добрую память обо мне и за хорошие пожелания. – Мне самому очень жаль, что болезнь помешала мне в нынешнем году побывать в Спасском. – Мое здоровье поправляется, и я надеюсь, что будущее лето я проведу в Спасском.

Дошли до меня слухи, что с некоторых пор у вас гораздо меньше пьют вина; очень этому радуюсь и надеюсь, что вы и впредь будете от него воздерживаться: для крестьянина пьянство – первое разорение.

Но жалею, что, тоже по слухам, ваши дети мало посещают школу. Помните, что в наше время безграмотный человек то же что слепой или безрукий. – По примеру прежних лет, дарю вам одну десятину леса в месте, которое вам укажет и отведет Николай Александрович (Щепкин, управляющий. – Сост.). Уверен, что вы никакого ущерба ни дому моему, ни саду, ни вообще имению моему делать не будете – и в том на вас полагаюсь.

За сим кланяюсь вам всем, спасские крестьяне, и желаю вам всякого благополучия. Бывший ваш помещик. И. Тургенев.

Здоровье

Николай Васильевич Щербань:

Над ним подшучивали, обзывая его недуги капризом или кокетничаньем (ибо весть о «нездоровье Тургенева» вызывала тревожное ухаживанье за ним поклонников и друзей, очевидно, ему приятное).

Но болел он действительно: во-первых – замечательною мнительностью, доходившею до того, что одно время, в 1862 году, он воображал себя пораженным аневризмом и все нянчился с немецкою машинкою, не помню, Фридрейха или Гейлигенталя, рисующею на бумаге прыжки сердцебиений, во-вторых – припадками не только своей «официальной спутницы» – как он шутил – подагры, но еще и невралгией пузыря, которая, жаловался он, внедрилась в него с 1849 года, которой он боялся больше подагры и которая мучила его нестерпимо. Раз, когда его «схватило» и он беспомощно лежал в своей спаленке близ кабинета (тоже куда не роскошной!), он вдруг приподнялся на постели и с таким страдальческим выражением, что за него стало больно, проговорил:

– Давно уже, на улице, на моих глазах, вытащили из-под омнибуса человека. Он тут же и скончался, но успел сказать, что сам бросился под колеса от невралгических мук. Он весь был раздавлен, но повторял: «Ах, какое облегченье!» Я понимаю этого человека…

Павел Васильевич Анненков: