Читаем Тургенев и Виардо. Я все еще люблю… полностью

Здравствуйте, мой дорогой Тургенев. Как вы задерживаетесь с письмом! мы каждый день ждем прихода почтальона, и каждый день он оставляет нас алчущими и жаждущими. Может быть, сегодня? Небо восхитительно. Легкий ветерок оживляет вершины деревьев. Три петуха поют во все горло, тот белый малыш, с которым вы так часто сражались, и два его сына. Вот как мы устроились. Мануэль сидит подле меня и переписывает мексиканские песни. Неподалеку от него мама вяжет. Чуть подальше Берта медленно маленькими буковками пишет письмо, которое, может статься, через четыре будет закончено. Мой племянник Мануэль[39] читает Мольера. Шарль[40] записывает партитуру у окна слева от башенки. Дядюшка дает урок испанского Луизетте. Марикита шьет рядом с ним. Г-жа Гуно принимает лекарство в своей комнате. Луи отправился с Поставом и Султаном в Вийар. Видите, все при вас, как всегда. Только вас недостает в этой уютной и милой жизни. Ваше отсутствие и боль, которую оно вызвало в наших сердцах, уверяю вас, ежеминутно, заменит ваше дорогое присутствие. Память о вас сопутствует всему, что мы делаем с утра до вечера. Вам известны все наши привычки уже 7 лет, они ничуть не изменились, так что в какое бы время суток вы о нас ни думали, вы знаете, где нас искать и чем мы заняты. Бедный друг, как знать, что делаете вы, как следить за вами взглядом, если вы не держите меня в курсе вашей жизни. Hy опишите мне один из ваших дней, описание будет служить вехой моему воображению. B вашем одиночестве не должно быть большого разнообразия. Сообщите мне также, все ли мои письма доходят до вас регулярно; ввиду нумерации узнать не составит труда.

Среда. Здравствуйте, друг. Ваше письмо от 3-го числа пришло вчера после обеда. Так вы говорите, что не получили моих писем? но боже мой, что бы это значило? Истребуйте их в конторе Языкова, все они должны там, если только… но нет, с чего бы!

Четверг утром

Ожье[41] приехал позавчера вечером, мой добрый Тургенев. Гуно постоянно просил его об этом, чтобы поправить слова, которые не ложились на музыку. После того, как мы прослушали всю оперу целиком, обнаружилось, что необходимы другие, более существенные изменения. Так, Питеас, вместо того чтобы, трясясь от страха и почти с трудом пропеть свою песню, просто-напросто и без дальнейших церемоний споет вакхическую песнь, к которой Ожье напишет смешные слова. Два дуэта и трио превосходны. Ho вся последняя сцена должна быть переделана. Благословение Сафо будет следовать сразу после проклятия Фаона, пока он поднимается на корабль; как только Сафо теряет корабль из виду, она впадает в такое отчаяние, что падает без чувств на землю. Проходит пастух. Придя в себя, она тотчас вспоминает обо всем, что безвозвратно утрачено, и вместо того, чтобы петь гимн преисподней, который заканчивался неистовыми до последней степени стенаниями, она возьмет в руки лиру и пропоет свою лебединую песнь, песнь любви и отчаяния; здесь найдется место и жалобе, а если не в самой песне, то сама она будет окрашена в эти тона. Таким образом, все будет иметь завершенный вид, не будучи слишком длинным. Это что касается 2-го действия. B первом надо переделать часть оды Алкея – все, кроме рефрена. Вчера вечером Ожье написал новые слова, рефрен которых, если Шарль не захочет переделки, таков:

Пусть встанут те, кто —Жертвы злодеяний.Раз нет мечей —Бряцайте кандалами.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное