Читаем Тургенев и Виардо. Я все еще люблю… полностью

Какая странная эта встреча Луизы с сыном после 13-летней разлуки, за время которой он почти превратился в мужчину! He припомню, видел ли я что-нибудь подобное на сцене – это легко изобразить обыкновенно или даже правдоподобно; чудовищно трудно изобразить это правдиво. B давние времена это мог бы сделать Шекспир, сейчас, может быть, Лев Толстой и только он один… Кстати о Толстом, я ожидаю его в Спасское дней через 5–6. Что до г-жи Савиной, которой ты меня, впрочем очень мило, дразнишь, – я почти уверен, что она не приедет, а если и приедет, – мне не составит большого труда сдержать данное тебе обещание: этот огонек от пучка соломы уже давно погас. Элемент фиглярства слишком проступил наружу; она живет только в театре, театром и для театра. Как бы охотно сказал Баландар: фигляр исчезает – и фигляр опять появляется.

Итак – Марсель очаровательна; я так и представлял ее: есть в кого. Есть ли уже в ее мордашке это сходство – не в чертах – но в выражении с бабушкой Полиной, которое я обнаружил? A Жанна – растет? Передай же ей, что я все жду письма, написанного ее рукой.

Дочь г-жи Полонской – ей 10 лет, очень миленькая – и я немного к ней привязан – но что касается детей – есть только дети в доме Виардо… все остальные – шантрапа!

Ha днях в Спасском произошло трагическое событие. Перед нашей террасой вечно толпилась стайка воробьев, неожиданно налетел ястреб и, коснувшись крылом земли в двух шагах от нас, на наших глазах унес одного из них. Он и пискнуть не успел; оставшиеся как-то по-особенному закричали и бросились в кусты. Этот ястреб действовал по праву, но в смерти всегда есть нечто уродливое и неожиданное, даже когда она служит жизни. Ничего, однако, более обыденного!

Довольно подобной философии; лучше я воспользуюсь оставшимися полями um Dir hundert mal die liebei Hande zu kiissen und um Dir zu sagen, dass so lange icl lebe[143]… остальное тебе известно. Поцелуй всех, начиная с Жоржа, и будь вполне уверена, что тебя обожают.

<p>Полина Виардо – Тургеневу</p>

20 июля (1 августа) 1881. Буживаль.

Понедельник, 1 августа

Вчера Луи отметил в 81 раз свое 31-е июля!

Я только что закончила переписывать для вас «Вот зеркало мое», которое посылаю с этим письмом. Ах, если бы дама, предлагающая свое зеркало Венере, была так же прекрасна, как я сейчас, не сомневаюсь, она с радостью бросила бы его на пол. Представьте себе, мой дорогой Тургенев, что позавчера меня укусило в нос уж не знаю какое ужасное насекомое! C тех пор моя бедная картофелина воспалилась, покраснела и продолжает раздуваться. Это произошло, когда я садилась в трамвай на пути в Париж, так что я не могла приложить ни нашатыря, ни уксуса, да вообще ничего. Ночью все это так меня беспокоило, вызывало столь непреодолимое желание оторвать нос (глаз я не сомкнула), что пришлось вызвать доктора Маньена, который прописал мне амидоновые припарки, компрессы, беречься ветра, сквозняков, выписал лекарство Гуниади и т. д…Он опасается, как бы эта огромная опухоль не перешла в экзему, а я, которая пуще черта этого боится, слепо выполняю все его предписания. Ho если б вы видели, как я выгляжу! Решительно, я тоже предложу свое зеркало Киприде![144]

М-ль Панаева, я думаю, восхитительно споет мою вещицу[145]. Должна ли я ей ее посвятить? сделайте на ваше усмотрение.

Буживальский праздник начался вчера с великолепной погоды. Никогда еще не было такого обилия красивых лавочек. Мы купили папе в подарок клетку с четырьмя парами хорошеньких птичек, капуцинов каштанового цвета с черными головками и большими голубыми клювами, пару серых бенгальских с красными клювами, еще пару бенгальских, серо-узорчатых с красными ожерельями – самец принимается прыгать перед или, скорее, сбоку от своей самочки, щебеча презабавнейшую и наиглупейшую арию – тогда, по истечении некоторого времени после этого довольно трудного упражнения, его благоверная, желая выказать свое удовлетворение, склоняет головку набок, полуприкрыв глаза, и позволяет своему обожателю поискать у себя насекомых, что он и делает почти лихорадочно. У четвертой парочки тельце коричневое, а брюшко оранжевое. Bce очень миленькие и забавные: на ярмарке есть птицелов, потому встречаются довольно редкие породы… два попугая от 100 до 200 франков, если пожелаете! есть один попугай (но не в Буживале) красный с черно-белыми полосами, говорящий и стоящий 1000 франков! Видите, таких чудес мы в Буживале пока не видывали.

Сегодня целый день шел проливной дождь… Вот силуэт вашей подруги. Что вы на это скажете? Успокойтесь, сегодня она вас не целует, но любит по-прежнему.

He дать ли мелодии название «Offrande а Cypris»[146]? По-русски, versteht sich[147].

Тургенев умер 22 сентября 1883 года в Буживале на руках у Полины.

<p>Часть четвертая. Что было потом</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное