Тургенев и Виардо. Я все еще люблю…

Послушайте, мой добрый Тургенев, не моя вина в том, что я не написала вам раньше, а тех, кто беспрестанно пожирал все мое время с тех пор, как пошла «Сафо». Мы сыграли ее три раза кряду со все возрастающим успехом. B пятницу я пела «Пророка» из-за того, что Роже заканчивает выступления, он уезжает в конце месяца. Для меня это было 99-е представление, и признаюсь, что после такого числа постановок в произведении остается мало красот, к которым я была бы еще чувствительна. C каждым разом я ощущаю, как эти красоты уменьшаются. Тем не менее, публика, к моему великому удивлению, кажется, не замечает моей внутренней холодности! Ах, это оттого, что она не так строга, как артист, которому платят за то, чтобы он был таковым по отношению к самому себе. Завтра в понедельник будет 4-е представление «Сафо», а в среду снова «Пророк»! У меня есть желание написать Мейерберу небольшое послание в связи со столетием моей Фидес. Должна же я выразить ему признательность за то, что он 100 раз подряд сделал меня матерью таких здоровых и упитанных малышей! Вы, без сомнения, читали статьи о «Сафо» во всех наших крупных газетах. Берлиозу принадлежит великолепный отзыв, состоящий из проклятий вперемежку с завышенными похвалами, он поставил Гуно в 1-й ряд в музыкальном общественном мнении. B целом пресса была весьма благосклонной. Поскольку вы читаете наши газеты, я вам их не высылаю. Статью из «Театральной газеты» я послала потому, что она была первой. B конце мая, до моего отъезда в Лондон я должна дважды спеть «Отелло», чтобы ввести тенора Капуиса, который должен дебютировать в роли Фаона. Голос у него очень красивый, да и сам он весьма мил. Ho он очень небрежен и, кажется, не слишком заботится о том, чтобы развить свой талант. Как много людей, похожих на него! И какое несчастье для искусства, что дарования распределяют природой так плохо! У м-ль Паузо, которая пела Гликерию, голос превосходный, но она распоряжается им таким образом, что лучше бы его было у нее поменьше. Воодушевляясь, она тотчас начинает фальшивить и кричать изо всех сил, кроме того, ей не хватает обаяния женственности – нет у нее ничего, ну ровным счетом ничего от Weiblich[48]. Она высоковата и угловата, как паук – да и греческий костюм ей не к лицу. Признаю, она меня очень разочаровала – на репетициях было лучше – волнение сцены внушает ей некую неловкую развязность, которая производит очень неприятное впечатление. Дуэт Гликерии и Питеаса, на который больше всего рассчитывали, оказался как раз тем, произвело наименьшее впечатление. Правда, он был сыгран обоими несколько indelicate[49] образом, что слегка покоробило благочестие господ завсегдатаев кулис. Черт возьми, этим господам не по нутру видеть у других манеры, напоминающие их собственные! A Питеас-Бремон именно их и представил хорошо. Наименее удачная часть партитуры – без сомнения, что следует за дуэтом двух женщин. Вся первая часть слишком диалогизирована, декламационна, а конец вовсе неудачен. Это единственный изъян во всей партитуре, поэтому я сделала все возможное, чтобы его сгладить, хотелось бы, чтобы Гуно и Ожье полностью переделали этот отрывок. Гуно собирается сочинить 2 танцевальные арии, чтобы в Лондоне ввести их в начало действия, после букета.

Немного балета развеет монотонность этого спектакля и усилит это действие, наиболее слабое из всех, несмотря на то, что в нем содержатся такие красоты, как «Полюбим, сестры!», которую поет Сафо, клятва заговорщиков и трио в Анданте. Что до 3-го действия, – это шедевр от начала до конца. По-моему, это достойный пандан к 3-му действию «Отелло»!

Постойте, бьет 11 часов. Пора спать. Полинетта мирно спит наверху, – едва вернувшись из пансиона, она тотчас спросила о вас. Весь день она проиграла с Луизой. Они отлично ладят и, хотя непрестанно ссорятся, жить друг без друга не могут.

Доброй ночи, мой дорогой Тургенев. Отошлю вам это письмо только после завтрашнего представления. Наилучших вам снов и будьте тысячу раз благословенны верной вам душой и сердцем.

Среда утром