Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Если б я знала, что полиция все вернет мне! Если б я знала, я бы без возражений эти доллары отдала. В полиции мне вернули всю сумму. Там офицер – выходец из России Вася – расспросил о моей пенсии, поразился, когда я перевела ее в доллары (он все забыл о своей бывшей родине!). И поверили мне на слово, и выплатили из каких-то специальных фондов, только попросили, чтобы я им из России – потом – прислала справку о доходах.

Тут спутниковый телефон резко оборвал его воспоминания. Это звонили уже из Москвы родители Джека.

Пока дождик без гвоздей

Цесарки были взяты на перевоспитание, говорил Лев Львович. Их привезла мамина подруга Маша (Мария Аверьяновна), которая на две недели сбежала от своих крылатых питомцев и укрылась на курорте Усть-Качка. Три цесарки носились по квартире, кричали, делали свои дела где попало. В общем, курицы, но не простые, а аристократки.

И вот летают эти потомки гадов теплокровных, а в дверь звонок: приехал из Подмосковья Сарынин, он же Вован, единоутробный младший брат. С семьей!

– Вот и хорошо, сынок, что приехал к своему дню рождения! – радостно повторяла Валерия Валерьевна. – Завтра все вместе отпразднуем.

Целый день готовились, и в пять часов сели за стол. Час справляли, два. Пили водку «Русский размер», которую тут же стали называть «Русским безразмером». На третьем часу пылающий от выпитого Вован признался:

– А нам тут надо на дно лечь… Мафия здесь, мафия там.

Не успели как следует все расспросить – раздался длинный, гэпэушного оттенка, звонок в дверь.

– Это за мной, – сказал Вован, сел на пол и шумно завозился в поисках оружия.

Но вбежала всего лишь соседка снизу. А соседка, она как река: хорошо, если вода чистая, ну а если она несет шумно мусор и муть, все равно ведь ее нужно терпеть.

– Валерия Валерьевна! Кто у вас барабанит по полу не первый день! Вы думаете, если я одна, то меня некому защитить? – И она могуче зарыдала.

Цесарки в это время светски выбрели в коридор.

– Эти они стучат носами, когда едят!

Да, это мы, гордо кивали мудрые птицы.

– Их скоро увезут, – частила Валерия Валерьевна.

От соседки избавились, смыв ее парой-тройкой рюмок (а может, и пятью).

А жена Вована Женя после третьей рюмки превратилась в какое-то притягательное тесто и повторяла:

– Я просто не понимаю нашей круглой земли. Эти разборки, войны…

Лев уже вторую ночь мостился на диванчике в кухне. Длинное его тело недоумевало: для кого построены такие кухни? Лев пытался сократиться, под разными углами укладывая больную ногу. А когда-то – после удачной охоты – на сутки отключался, и теща каждый раз говорила: «Спит крепко – хоть яйца ему мой».

Жене Люсе (Пупику) он месяц тому назад оставил квартиру. Точнее, жене и своему приятелю Саше, который в общем-то спас Леву.

– Александр-освободитель ты мой! – выдохнул тогда Лева.

А когда-то жена… а тогда-то Лев – журналист обкомовской газеты и участник краснобоярских охот. Люся любила дичь, которую он приносил. Но однажды его судьба решила измениться. На охоте медведя подняли из берлоги, а он, как какой-то диссидент, возмутился: «Ни за что не сдамся коммунистам!» – и заломал Льва.

Порой Лев тосковал по ушедшему здоровью, но если бы вместе с могучим телом вернулась его прежняя жизнь, то, пожалуй, лучше так, как случилось.

Люся (Пупик) и такого его приняла – инвалида, только иногда говорила, когда был совсем край терпению:

– Жаль, что мишка перепутал тебя с первым секретарем обкома!

– Я ему не успел документы показать, – стойко отшучивался Лев.

Все бы можно было стерпеть, если бы он не стал мешать проституткам заниматься своим делом. Люся (Пупик) начинала каждый скандал со страшного далека. Например:

– Гумилев говорил Ахматовой: «Аня, если я когда-нибудь начну пасти народы – отрави меня». А ты паси народы, но без меня.

– Ну, Пупик, Пупичек, остановись.

– Дон Кихот нашелся, МЧС! Библиотека по закону – наша общая. Зачем ты продал альбом Дали? О ребенке вообще не думаешь.

Их ребенок – замужем в Питере, поэтому не участвовал в беспощадной семейной разборке. А Лев с каждым словом жены удалялся навсегда от когтей Люси (Пупика), но они вытягивались хитрым образом до горизонта.

– Ну и иди к своим злоебучим магдалинам! – закруглила семейную схватку Люся (Пупик).

И он пошел. На улице Ленина стояла Валентина, которая появилась совсем недавно. Она делала первые шаги в древнем занятии и голосовала. Машина затормозила резко и всю ее окатила из лужи. Валентина отбросила пропитанную грязью сигарету, заплакала и начала оттирать первым снегом пальто. Мужик вышел из машины и стал ей помогать. Тощими руками Валентина толкнула его изо всех сил, но он в общем даже и не пошатнулся. Она сама отскочила рикошетом и пошла искать место, где нет луж, где ее опять подберет первый попавшийся.

Лева решил: вот сейчас и время, и место подойти, она будет слушать, есть у нее, остались крошки гордости, чувство непотери себя. Он подошел и только открыл рот, как она ему прямо обратно в рот вогнала его слова (струей терпкого мата). Ну, пока с ней все, заход сделаем еще через неделю.