— Но почему? — взорвалась Тина. — Зачем кому-то тебя подставлять?
— Не знаю, — повторил Мило. — Если бы знал почему, то знал бы кто. Понимаешь? А пока МНБ считает меня то ли убийцей, то ли предателем.
И снова молчание.
Мило повторил попытку.
— Не знаю, что наговорила тебе Симмонс, но мне абсолютно нечего стыдиться.
— И как ты собираешься это доказать?
Он хотел спросить, кому нужны доказательства, ей или им, но сдержался.
— Ты едешь в Остин?
— Возможно, завтра. А ты где сейчас?
— Хорошо. Буду на связи. Я вас люблю и…
— Папочка?
Он даже вздрогнул — Тина передала телефон без предупреждения.
— Привет. Ты как?
— Устала. Твои друзья меня разбудили.
— Извини. Они просто придурки.
— Когда ты вернешься?
— Как только закончу работу.
— Ладно.
Стефани произнесла это таким тоном, как будто нарочно копировала мать, и у Мило все сжалось внутри. Они поговорили еще немного, а когда закончили, Стефани сказала, что не знает, где мама, и положила трубку.
Несколько секунд Мило тупо смотрел перед собой — на расставленные рядами кресла, на группки пассажиров, взволнованных, с нетерпением ожидающих полета, и скучающих, уставших от долгого ожидания, — а потом вдруг почувствовал приближение рвотного спазма. Он поднялся, неловко, сдерживая позыв, проковылял по застланному ковровым покрытием залу и почти вбежал в туалет. Едва успел запереть дверцу кабинки, как его вырвало, словно организм торопился избавиться от всего еще не усвоенного пива. Он прополоскал рот, вытер губы и вернулся в коридор. Приступ не только прочистил желудок — в голове прояснилось, словно вместе с блевотой ушло что-то, блокировавшее мысли, что-то, мешавшее понять, как быть дальше.
Мило не хотел пользоваться чужой сим-картой после посадки — номер уже засекли со звонком Тине, — а потому решил воспользоваться ею сейчас и набрал + 33112. Женский голос сообщил, что он дозвонился до справочной «Франс Телеком». Мило спросил номер Дианы Морель в Париже. В списке нашелся только один, и он попросил соединить. В Париже было пять утра, и звонок, похоже, немного испугал снявшую трубку женщину. Ее действительно звали Диана Морель, но ей, судя по голосу, было не меньше шестидесяти, и Мило дал отбой.
Теперь он, по крайней мере, знал, что не сможет просто позвонить Диане Морель и потолковать об Энджеле Йейтс и полковнике И Лене. Если же выйти на ГУВР и попросить соединить с кабинетом или домом, его местонахождение вычислят за считаные минуты, информацию передадут Компании, и обстоятельного разговора не получится. А ему нужно именно это.
Мило вытряхнул из телефона аккумулятор и бросил сим-карту в мусорную корзину.
Восемь часов спустя плотный, солидный немец за плексигласовой перегородкой сравнивал фото на паспорте с усталым лицом стоявшего перед ним бизнесмена.
— Мистер Лайонел Долан?
— Да? — Мило широко улыбнулся.
— Вы по делам?
— К счастью, нет. Я — турист.
Одно лишь слово — и наплыв нежелательных воспоминаний. Сколько их было, аэропортов, пограничников, таможенников, дорожных сумок. А еще переодетых в штатское полицейских и агентов, мнущих давно прочитанные газеты. Сколько раз он сам так же мял газеты, просиживая часами в залах прибытия, дожидаясь связных, которые иногда и не появлялись. И Франкфуртский аэропорт, один из самых крупных и уродливых в Европе, принимал его не однажды.
Пограничник протягивал паспорт, и Мило ничего не оставалось, как взять его.
— Желаю хорошо отдохнуть.
«Спокойно, не торопись. Держись уверенно».
Он пронес рюкзак мимо таможенников, которые, как и большинство их европейских коллег, не были настроены беспокоить человека в костюме и галстуке. Дальше — мимо толпящихся у багажной карусели пассажиров, к выходу. Ступив на тротуар, Мило достал сигарету, закурил. Вкус оказался не столь хорош, как должен был быть после долгого полета, но он все же докурил до конца, потом отошел к телефону у стоянки такси. Набрал номер, который заучил еще над Атлантикой.
Три гудка.
— Ja?
— Последний верблюд.
Пауза. Затем…
— Издох в полдень?
— Это я, Джеймс.
— Мило?
— Можем встретиться?
Большой радости в голосе Эйннера не чувствовалось.
— Ну… Прямо сейчас? Я сейчас немного занят.
— Да.
У Мило перехватило горло — где-то на заднем фоне прозвучал и оборвался приглушенный, попытавшийся перейти на крик голос. Он знал, что это значит. Кому-то заткнули рот.
— Когда освободишься?
— Дай мне… не знаю… минут сорок?
— Где?
— Я сейчас в «Дойчебанке», так что…
— Башни-близнецы?
— Ага.
Мило представил офис на одном из верхних этажей знаменитых на весь мир зеркальных башен в центре финансового квартала, какого-нибудь несчастного управляющего, связанного и с кляпом во рту, под столом, и Эйннера, преспокойно беседующего по телефону. А он ведь успел забыть, чем приходится заниматься Туристу.
— Послушай, ты знаешь Франкфуртскую оперу? Встретимся перед ней около двух. По крайней мере, у меня будет шанс показать, что мы не какие-то тупые головорезы.
— Стоит ли говорить такое вслух?
Эйннер усмехнулся.
— Ты имеешь в виду этого парня? Не беспокойся, через десять минут он уже ничего никому не скажет.
Тот, о ком шла речь, глухо взвыл.
28