Туристы

Настала осень. Юлианна снова взялась за письменное задание, раскладывая книги на обеденном столе, за которым работала днем. Отец дал ей с собой портативный компьютер старой модели, тот работал медленно и был довольно тяжел. Если требовалось посмотреть справочники, она брала его с собой в Национальную библиотеку на Кильдар-стрит. Здание библиотеки походило на собор, украшенный лепниной и гипсовыми ангелами бирюзового и светло-зеленого цвета. Столы были из некрашеного дерева, на стульях – кожаные сиденья. Юлианна сидела, согнувшись под тусклым светом стеклянного абажура, поставив книжку на подставку. Она находилась в старой части Дублина, здесь ничего не изменилось с тех пор, как к этим вещам прикасались молодые руки Джойса и Йейтса. Закончив работу, она продолжала вращаться в атмосфере стародавнего времени, которая в прежние дни была частью Дублина, а нынче превратилась в избитый набор достопримечательностей для туристов: старинные пабы, набитые изделиями из красного и тикового дерева и отгороженные цветными стеклами от внешнего мира, полы здесь были истерты поколениями посетителей, а за столиками сидели мужики с простыми и грубыми лицами, пьющие пиво пинту за пинтой. Были там столовые, где на завтрак подавали сосиски с бобами и черным пудингом в одной тарелке и где кофе тебе наливали из кофейника приветливые официантки в белых передниках. Сэндвич-бары вроде «Сэмбоз коффи-шоп» на Уэстленд-роу с треугольными бутербродами, горьким чаем и неудобными деревянными лавками вместо стульев. В этих ресторанчиках Юлианна устраивалась без всякого смущения, сама наливала себе бокал, закуривала сигарету и заводила беседы с незнакомыми мужчинами. Они были безобидными людьми, охотно рассказывали о себе, о своих детях и вагончиках-трейлерах, о том, как ездили на юг и как у них болят коленки. Она редко сообщала что-нибудь о себе, но с улыбкой слушала их рассказы. Эти заведения, где время будто замерло и где изо дня в день повторялось одно и то же, действовали на нее успокаивающе.

Но была и другая сторона Дублина, гораздо более глянцевая. В выходные дни Шон водил Юлианну в «Ренардс» и «Лиллиз Борделло», знакомя ее там со своими приятелями – фотографами и разбогатевшими промышленниками, компьютерщиками-миллионерами и дизайнерами. Они редко толпились возле стойки, как обыкновенные люди, – для них всегда был готов отдельный столик, не говоря уж о «ви-ай-пи»-кабинах, которые имелись в каждом клубе. Эти кабины были только для членов клуба, которые платили ежегодно несколько сотен фунтов членских взносов, или для тех, кого охрана узнавала в лицо, так как они фигурировали на телеэкране или на конвертах дисков. Шон принадлежал к последнему разряду и легко проходил перед носом у владельца, который нередко сам встречал посетителей у входа. Так случилось и сегодня – в первый выходной после смерти Дианы, когда наконец ему не пришлось выходить на работу. Шон с улыбкой проскользнул в «Ренардс», а следом за ним робкой тенью – Юлианна. Войдя в помещение, они увидели там Сиобхан и ее подругу Эмму Уайт, они сидели на низком кожаном диване, каждая с сигаретой в руке. Эмма курила сигареты эксклюзивной импортной марки, к которым пристрастилась, работая моделью в Париже. Сиобхан, попробовавшая свою первую сигарету в двенадцатилетнем возрасте, с тех пор познакомилась с йогой и макробиотической диэтой, поэтому теперь курила исключительно травяные сигареты. Они были коричневыми и противно пахли. Поэтому Юлианна села рядом с Эммой, а Шон отправился к бару за напитками. Девушки были увлечены разговором и лишь кивнули Юлианне.

– И она, конечно же, не преминула прокомментировать, что мои кресла с сиденьем в виде стиральной доски не слишком удобны, – говорила Эмма. – Интересно знать, кто это сказал, что хорошее кресло должно быть удобным?

– Никто, – согласилась Сиобхан.

– И еще упрекает меня, будто бы я лишь копирую чужое! Подумать только! Что ж она – не видит разницы между плагиатом и творческим подходом?

Покачав головой, Эмма отхлебнула из бокала глоток шампанского.

– Дерек! – крикнула Сиобхан и помахала сигаретой. – Где ты пропадал?

– В Нью-Йорке, – ответил Дерек и улыбнулся. – Подождите меня секунду, я только схожу за мартини.

Дерек Патрик был одет в овчинную куртку и ковбойскую шляпу, как будто он только что прибыл из страны Мальборо, а не из Нью-Йорка. Дерек был художником и еще недавно страдал синдромом непонятого гения, но теперь мог похвастаться тем, что наконец-то в нем разобрались и объяснили все его сложности. Его произведения спорадически появлялись на выставках Городского музея современного искусства; большей частью это были инсталляции, в которых находил свое применение особый дар Дерека отличать кич от обыкновенного уродства. Он непрерывно курсировал между мировыми художественными центрами и привозил оттуда вещи, находящиеся на грани безвкусицы. Из этих предметов он творил произведения искусства или, как о них отзывались критики, «самое выдающееся барахло из всего, что создается в наши дни».