Туристы

Юлианна в розовом шерстяном пальто шла по улице Соргенфригата. Развесистые березы склонялись над тротуаром. Юлианне казалось, что их белые стволы так же продрогли, как она. Дело было под вечер. Весь день она просидела в читальном зале. В животе бурчало. Под множественными слоями одежды слышались басовитые звуки. Она пропустила завтрак и ленч, но решила, что у мамы, так и быть, поест, чтобы не приставали. Сначала Юлианна надолго потеряла чувство голода, а когда оно вдруг нашлось, она не желала его признавать. Голод ей мешал. Он вытеснил горе – бесприютное горе, лишенное права на существование! Изо дня в день она носила в душе все ту же тоску и печаль. Но она не знала, о чем тоскует и о чем печалится. Да, мадам Чичероне умерла, а Шон не пишет. Но ведь люди все время уходят от нас; время выхватывает их на бегу, как, например, тогда, когда дал течь танкер у Шетландских островов, или когда во время террористического акта в Кашмире погибли пятьдесят три человека. А она, Юлианна Бие, идет себе, как ни в чем не бывало, и у нее только одна забота – как бы нечаянно не поскользнуться. У них с Мартой квартирка в Тэйе-не, где они обитают вдвоем на девяноста квадратных метрах жилой площади. Дома у нее стоит набитый едой холодильник. В западной части Осло есть родители, и каждое утро она получает с доставкой на дом все новости, какие произошли в мире.

Как хорошо живется Юлианне!

Это и было самое печальное.

У Юлианны болит голова. Это хорошая боль, с которой не надо разбираться, как к ней отнестись. Она свернула налево на Шэнингсгате и направилась к угловому магазину. Витрины «Тоника Винтедж», как всегда, были забиты всяким барахлом. Юлианна отворила дверь и чуть не упала, споткнувшись о миску с кормом. С пола на нее обиженно смотрел Шанель II.

– Успокойся, пожалуйста, – сказала ему Юлианна. – Никто тебе не помешает лопать.

Шанель II чихнул и потрусил под прилавок. Юлианна поднялась по лестнице в «бесстрессовую зону», где возле камина сидела Бритта Бие. Мать встретила ее улыбкой. Вошла младшая продавщица «Тоники» с чашкой кофе, поставила хрупкое изделие на журнальный столик. Юлианна стоя отпила глоток и замерла перед камином, глядя на огонь.

– Хочешь печенья? – спросила мама.

– Нет, спасибо, – отказалась Юлианна.

– Ты с каждым приходом выглядишь все тоньше.

– Вовсе нет.

– Ты думаешь, я не вижу?

Вместо ответа Юлианна только пожала плечами, снова наступило молчание.

– Сегодня заходил Себастьян. Он хотел видеть тебя, но я сказала, что ты в университете.

Скрестив на груди руки, Юлианна продолжала пристально разглядывать пламя в камине:

– С чего это он вздумал искать меня здесь? Мне двадцать лет. Господи, с какой стати мне еще жить дома!

– Ты же знаешь, испанцы так не считают. Там до свадьбы живут у родителей.

– Себастьян же не живет.

– Я сказала, что ты ему позвонишь.

– Почему ты за меня обещала?

– Но вы же всегда проводили вместе все время, когда он приезжал.

Юлианна отошла от камина и села на диван. Вошли несколько покупательниц, стряхнули снег с воротников и сняли перчатки, чтобы пощупать одежду. Старые костюмы в клеточку от Шанель висели рядом с дешевыми изделиями из синтетики.

– Просто когда долго с кем-то не встречался, выходит какая-то бестолковщина, не знаешь, о чем с человеком разговаривать, одни только общие слова. И мне уже надоело говорить о Париже.

– Я тебя понимаю.

Юлианна встала и надела куртку. Бритта собрала со стола чашки и понесла на кухню. Перед музыкальным автоматом, зацикленным на Берте Бакараке, топтался Шанель II.

– Тебе лучше сидеть дома, – тихо сказала ему Юлианна. – На улице ты промерзнешь до костей, вон какой худющий.

Они перешли через дорогу, и Юлианна отперла входную дверь. У нее по-прежнему, как в детстве, был свой ключ от дома. Родительский дом был всегда для нее открыт. Но все равно это было не то, что раньше. Теперь она приходила сюда как гостья.

– Я выну почту, – сказала Бритта и направилась к зеленым ящикам.

«Вот и доказательство», – подумала Юлианна. Ключа от почтового ящика у нее уже не было. Да и зачем этот ключ, если на этот адрес ей никто не пишет? Никто ей не пишет ни на какой адрес, так что нечего ожидать. Она посмотрела на двор, где росла одинокая березка, совсем еще молоденькая. Раньше, когда тут жила Юлианна, на дворе росло другое дерево. Его посадил дедушка, каменщик Лоренц Захария Бие. Старая береза простояла на дворе пятьдесят лет, она пережила нацистов и те слова, которые Юлианна вырезала на ее коре. А потом в ней завелась гниль, наползли насекомые, стали обгладывать ветки, и березу пришлось срубить. Юлианна помнила тот день, когда она наблюдала из окна, как рубили березу. От нее остался только пенек, и годовые кольца на пеньке, по которым можно было узнать ее возраст, сколько она всего пережила.

– Ну что, писем, кажется, нет? – спросила Юлианна. – На мое имя ничего не пришло?

– Нет. А почему ты вдруг спрашиваешь?

– Да так просто.