Туристы

Дерек захохотал и допил свой мартини.

– Что верно, то верно! – не стал он возражать.

Юлианна подтянула повыше рукав кардигана и незаметно поглядела на часы. Она сама не понимала, зачем приходит сюда, если все время только молчит и скучает. Можно бы и не ходить. Можно, если хочешь, вернуться в Норвегию. Стены все покрашены, она пыталась создать свой дом, но получилась имитация. Так почему же она еще здесь? Неужели опять увлеклась Шоном? Может быть, даже влюбилась? Юлианна вспомнила, что любила повторять мадам: «Пока ты не начнешь бояться, что любишь его сильнее, чем он тебя, ты еще по-настоящему не влюбилась». Она почувствовала его руку на своем бедре, он поглаживал ее, не глядя, как будто ласкал не ее, а стул, на котором она сидит. Она никак не могла привыкнуть, что он всегда ласкает ее с отсутствующим взглядом, и пришла к выводу, что, как видно, так уж он странно устроен: то, что он любит, становится для него незримым. Какие-то чувства к ней он питал, в этом она была уверена, хотя насколько они сильны, понять было невозможно. Случалось, он разглядывал ее тело в мельчайших подробностях, останавливаясь на каждой частичке – на подмышке, на уголке глаза. Но увидеть ее сразу всю целиком у него никак не получалось. Иногда он вдруг хватался за нее изо всех сил, тяжело дышал ей во впадинку между ключиц, как будто она питала его и без нее ему не хватало кислорода. «Может быть, я для него какой-то орган – легкое или артерия, – подумала она. – Он заключил меня внутри себя и потому не может видеть».

Редакция RTE, конец октября. Шон сидел в кресле перед директором станции. Когда его вызывали в кабинет к начальству, ему всегда чудилось, что у этих кресел есть какой-то фундаментальный изъян. Сидя в них, невозможно было распрямить спину. Директор же, напротив, сидел на высоком вертящемся стуле. Он предложил Шону чашечку кофе.

– Ты знаешь, почему ты здесь? – спросил он.

– Да есть одна догадка, – ответил Шон.

– Ладно, – сказал директор. – Нравится скромничать – пожалуйста!

Он покашлял, прикрыв рот ладонью. Мешки под глазами затряслись так, словно из них вот-вот что-то просыплется.

– Грэм Кин через месяц уходит, – продолжал начальник. – Мы бы хотели, чтобы ты занял его место.

Шон испытал теплую благодарность к своему креслу. Кресло удержало его в своих спокойных объятиях, как надувная подушка безопасности.

– Не могу отказаться от такого предложения, – сказал он.

– Да уж! Я бы и не поверил, если бы ты попытался, – давясь кашлем, захохотал директор. – Конечно, тебе придется пройти пробные чтения. Только после этого будет подписан контракт. Но можешь считать, что работа уже твоя. Ведь мы уже видели тебя на экране.

– Спасибо, – сказал Шон. – Большое спасибо!

– Тебе некого благодарить, кроме самого себя. Утром ты первым приходишь на работу, а вечером уходишь последним. Ты больше всех выступаешь на редакционном совете и больше всех предлагаешь сюжетов. Ты прирожденный телевещатель или телечарователь, что, впрочем, одно и то же. Так что звони родителям, пусть они погордятся сыночком!

– Да, сэр!

– Ну, вот и хорошо! Пробные чтения начнутся завтра.

В этот день Шон так и не позвонил родителям. Не позвонил он и Юлианне, и сестрице Си-обхан тоже. Весь день он проработал, как обычно, и только поздним вечером отправился домой. Когда он вернулся, в квартире было темно. Юлианна уже легла. На кухонном столе он нашел ее записку. «Пицца в холодильнике». Он сбросил пиджак, открыл пиво и уселся перед телевизором. Вытянул ноги, положил руку на подлокотник. Привычная поза отдыха. Он снял галстук и вытер взмокшую шею, затем черное стекло перед глазами осветилось и ожило. Грэм Кин в черном пиджаке. Рыбий рот за выпуклым аквариумным стеклом. Шон постепенно уменьшил звук до предела, пока не осталась только картинка. Пятно света падало на паркет, достигая его башмаков. Рубашка показалась вдруг тесной, и он расстегнул пуговицы, чувствуя, как по спине течет пот. Большими глотками он осушил бутылку и понял, что сегодня ему не уснуть. Это была новая разновидность бессонницы, вызванная уже не беспокойной работой мысли, а скорее ощущением пустоты. Сегодня он достиг исполнения своей мечты. Он пересек финишную черту, вышел победителем. Но в душе не было благодарного чувства, никакой радости. Преобладало другое чувство. Заслуженное признание. Да. Оказалось, это оглушает, как наркоз.