Туристы

Себастьян подхватил чемодан и внес его вверх по лестнице, вошел в гостиную и впервые увидел своими глазами мамину галерею. Целая стена была сплошь увешана его фотографиями. Он остановился перед ней, засунув руки в карманы, и критически оглядел сверху донизу. Боб Гелдоф в полосатом блейзере, слева мать Тереза. Брук Шилдс на гала-представлении с одетым в смокинг Доди аль Файедом. Принцесса Диана в темно-красном кабриолете «форд-эскорт». Джоан Коллинз со своим шведским женихом Петером Хольмом и бутылкой шампанского «Боллинже». Честно признаться, больше всех ему нравилась Джоан. Она была первая. Вот и все объяснение. Он отнес чемодан в свою старую комнату, где стены по-прежнему были увешаны футбольными плакатами. Со своей детской кровати он видел через открытую дверь спальню родителей. На папином ночном столике стояла фотография мамы в рамочке, снятая за год до рождения Нурии. У папы всегда стояла возле кровати мамина фотография, Себастьяну это казалось странным. Мама же тут, в кровати. Рядом с ним. Зачем ему еще фотография?

Возвращение Себастьяна отпраздновали в тот же вечер у дона Карлочи, «Сангре де Кристо» лилось рекой. Себастьяна чествовали как конквистадора, будто он привез в дар родине целый континент, а не серию фотографий первых мировых знаменитостей, сделанных без согласия заснятых на них персонажей. Бар был заполнен не только друзьями и родственниками. Пришли люди, которых Себастьян никогда не видел в лицо, но которые не раз уже приходили к ним в дом посмотреть на его снимки. Гости жарко обсуждали их, то и дело повышая голос, чтобы привлечь его внимание. За стойкой сидел сам Карлочи и благодушно посмеивался над поднятым ими гвалтом. Себастьян с удовольствием смылся бы из зала к бывшему хозяину, чтобы укрыться, растворившись среди мадонн. Всеобщее внимание его угнетало. Все смотрели на него, разглядывали из-за плеча собеседника. Он чувствовал себя в роли какой-то достопримечательности. Себастьян не привык быть объектом внимания. Он был папараццо. Все его существование было построено на том, чтобы оставаться незаметным.

Один из приятелей отца, хозяин сувенирной лавочки, подошел и с силой хлопнул его по спине, как будто он был какой-то неработающий аппарат.

– Говорят, что у Чарльза с Дианой нелады, – сказал хозяин сувенирной лавки.

– Они цапались друг с другом все время, пока были на лыжном курорте в Лихтенштейне, – вступила его жена, высунувшись из-за спины мужа.

– Я ничего этого не знаю, – сказал Себастьян. – Я просто делаю фотографии в Лондоне.

– Тебе надо было поехать в Лихтенштейн, – настойчиво посоветовал торговец сувенирами. – Я слыхал, что принцесса здорово бабахнулась и так пропахала носом склон, что аж гора закачалась, а Чарльз будто бы сказал фотографам, что дома ему это потом еще так отольется, что только держись!

– Говорят, что она вертит им, как хочет, – сказала жена. – Он сделался вегетарианцем. Отказался от охоты. Поменял друзей и стрижку. У них во дворце она решает, где поставить шкаф.

– Ну, давай, Оливар, не жмись! – сказал сувенирщик. – Ведь тебе же, наверное, есть что порассказать про леди Ди!

Себастьян вспомнил лицо Дианы и его выражение, мгновенно готовое перемениться от улыбки к слезам. Он вспомнил ее фигуру, эти острые плечики, ключицы и талию.

– Одни ее кости могут кормить фотографа недели напролет, – сказал он.

Сувенирщик с женой пожали плечами, но тут подоспела Тереза и взяла сына под руку. В первый миг он подумал, что мама пришла ему на выручку, чтобы спасти от старых сплетников, но оказалось, она подошла, чтобы напомнить ему про двенадцать яиц, которые завтра нужно принести в дар Святой Кларе. Метеосводка обещала на день свадьбы солнечную погоду, но разве можно уверенно сказать, как все обернется на самом деле! Вот на прошлой неделе не пожертвовали яиц к свадьбе Муньесов, и не успело закончиться венчание, как полил дождь.

– А свадьба-то уже на носу, – сказал сувенирщик, который был в числе приглашенных.

– На носу, – согласилась Тереза.

Она отвернулась и направилась к Гонзало, который, оказывается, уже успел перебрать и теперь исчез за бархатными занавесками. Себастьян посмотрел на родителей: на маму, которая поддерживала папину голову, примирительно посмеиваясь благодушным смешком. В этот миг он впервые увидел своих родителей. Он увидел их тем зрением, каким этим утром видел придорожные столбы, каким увидел свою детскую комнату и улицы в районе площади Альфальфа.

И внезапно почувствовал себя старым человеком.