Туркестанские повести

Мы подошли крыло в крыло и «змейкой», маневрируя влево и вправо, ринулись навстречу огню. Иного выхода у нас не было.

— Нам не прорваться, командир.

— Должны прорваться.

— Я отвлеку огонь на себя. Иди один, командир.

— Я не дойду, Джура. Разбито левое крыло. Самолет все время кренит.

— Тогда становись ведомым, командир. Я возьму огонь на себя, — повторил Назаров. — Они бьют, залпами бьют, становись справа от меня.

— Нет, Джура, «чайка» не слушается меня: наверно, перебиты руль поворота и левый элерон. Ты слышишь, Джура?

— Да, командир.

— Сейчас они ударят в последний раз. Мы включим дымовые приборы. Под завесой дыма я выпрыгну с парашютом, а ты низом, над самыми деревьями иди домой.

— Я не могу, командир…

— Младший лейтенант Назаров, фашисты открыли огонь. Приказываю: включить дымовой прибор.

— Митя…

— Переходи в «беспорядочное» падение!

— Митя! Кузнецов!

— Уходи! Возьми у Тамары Панковой мое заявление и передай его парторгу. Уходи, я покидаю самолет…

Джура, окутанный дымом, падал вниз. Дымила и моя «чайка». Теперь на ней не действовал ни один руль. Я вывалился из кабины и, не раскрывая парашюта, прыгнул в бездну. Раненая «чайка» продолжала лететь. На нее набросились «мессершмитты». Прощай, родная «балерина». Сейчас тебя добьют гитлеровцы. Перестанет биться твое стальное сердце, но Джура уйдет от погони…

Резкий рывок красного кольца. Подбросило вверх. Значит, парашют сработал. Ветер тянет меня к востоку. Там свои. Пятьдесят, тридцать, десять метров. Подо мной острые пики черкановских елей. Только бы не напороться. Подтягивая стропы, я нацелился в межкронье. Больно ударили по ногам и ребрам корявые ветви. Купол парашюта завис. До земли — два-три метра. Это ерунда. Я освободился от лямок крепления и, выхватив пистолет, спрыгнул на пружинящую хвойную опушку лесного наста.

Жив. Все-таки жив!

— Руки вверх! — внезапно раздалось сразу два голоса. Спереди и сзади.

Я кинулся к стволу сосны.

— Руки вверх! — Из-за ствола вынырнули два автомата.

Я вскинул пистолет к виску: живым не сдамся…

— Не сметь! — оглушил меня приказ. — Свои, дур-рак…

Навстречу мне шагнул плечистый бородач в легком ватнике и яловых сапогах.

— Неужели Кузнецов?! Крестник! — кинулся ко мне лесной великан.

— Семен Игнатьевич… Вы?

Да, это был секретарь Колокольского райкома партии Земнов. В конце августа он вытащил меня, изрешеченного пулями, из горящего самолета и привез в госпиталь.

— Везуч, везуч ты, Дмитрий! — облапил меня Семен Игнатьевич. — Пошли, хлопцы, в лагерь, — махнул он рукой невидимым из-за деревьев партизанам. — Там поговорим.

Высвободив застрявший наверху парашют, мы двинулись в глубь леса.

— Думал — убитый летчик падает, а как увидел, что парашют раскрылся, смекнул: схитрил парень, затяжной применил, — гудел мне в ухо Земнов. — А напарник оторвался от гитлерюг. Молодцом. Кто это был?

— Назаров.

— О, Джура! Как же, знаю. Отчаянный парняга.

Семен Игнатьевич был частым гостем в полку. Он знал всех.

— Девчушка не забыла свое обещание? — лукаво улыбнулся командир партизанского отряда. — На свадьбу обещала пригласить.

— Провожала меня в полет. Грустная такая была — как знала, что беда стрясется…

— Ну, Митек, у женщин, известно — глаза на мокром месте… А вот самолет твой жалко. Ну, да ничего, это дело поправимое, — многозначительно произнес Земнов.

Я с надеждой посмотрел на него, но лицо бородача было непроницаемым.

— В штабе посоветуемся, — закончил он разговор.

Пока мы шли в отряд, нас не раз окликали, останавливали, требовали пароль. Мы с трудом перебирались через огромные завалы, глубокие рвы, кружили потайными тропами. Наконец добрались до скрытого в лесной глухомани городка.

— Там женщины с ребятишками, — показал Семен Игнатьевич на замаскированные срубы, скрытые наполовину под землей, тут — склады, а здесь — бойцы.

Партизанское хозяйство было прочным, добротным. Система потайных ходов связывала весь лагерь. Вокруг него притаились минометные и пулеметные точки, готовые в любую секунду открыть огонь по непрошеным гостям. Дисциплина у Семена Игнатьевича была прямо-таки военная.

В просторной штабной землянке, которая одновременно служила и райкомом партии, Земнов предложил мне раздеться, распорядился, чтобы принесли обед, послал связного позвать каких-то людей. Потом он спросил, с каким заданием мы прилетели, что удалось выяснить. Я вкратце объяснил.

— У вас есть кое-что добавить к вашим разведданным, — сказал секретарь.

Вечером Земнов созвал совещание. Партизаны обсудили вопрос о предстоящем налете засады на фашистский аэродром, располагавшийся километрах в шести от лагеря. Решили сначала провести разведку, а потом наметить конкретный план боевой операции.

А ночью Семен Игнатьевич, незнакомый мне разведчик и я отправились на вылазку. Шли долго, осторожно. Часто останавливались, прислушивались к шорохам. Осенний лес не был мне страшен, потому что рядом шли друзья.

Часа через полтора Земнов остановил нас: