Туркестанские повести

— Долго осматриваете полуприцеп, можно и порасторопней. Из-за этого превышаете скорость при подъезде, наверстываете время. Так можно, Кузнецов, и дров наломать, особенно ночью. Ездили ночью? Нет? Ну, это еще впереди. Из окопа выезжаете задним ходом — осторожничаете. Видимо, тренировочки маловато. И на этом тоже теряете пять секунд. Не годится, Кузнецов. Транжирить время нам никто не позволит… Спишите хронометраж и уплотняйтесь. Через три дня проверю.

Пока я раздумывал, обижаться на него или нет — сам Тарусов хвалил, а он «уплотняться» заставил, — командир взвода уже гонял расчет пусковой установки: «Расчехлить! Зачехлить! Расчехлить… Зачехлить…» Ребята работали энергично, складывали чехол и бегом относили его подальше от ракеты. По тому, как часто мелькали солдатские спины, я догадался: и там заставил воевать за какую-нибудь секунду весь расчет.

С чего же начинать «уплотняться»? Наверно, с осмотра тягача. Медленно обошел вокруг автопоезда, пощупал агрегаты и детали, подлежащие проверке перед каждым выездом. Кажется, нашел одну оплошность! Надо осматривать только стыковку пневмо- и электроразъема, а я всегда проверял весь кабель и шланг. На это уходило две секунды лишних. Засек время, скомандовал самому себе: «Расчет, боевое положение!» — и приступил к осмотру. Когда подошел к этим самым разъемам, по привычке все-таки скользнул взглядом по шлангу и кабелю. И секунды как не бывало. Еще раз повторил осмотр и еще. Два мгновения сэкономил. Два. Но ведь можно, пожалуй, и еще отнять у времени хотя бы одно.

Крутился вокруг своего бронезавра, пока не позвали на обед. Корми солдата, Шукур, обед заработан честно!

— Чтой-то ты взмок, а? — удивился Новиков. — Вроде и не жарко в ноябре.

Я осмотрел его дымящуюся от пара гимнастерку.

— А сам?

Саша засмеялся:

— Семиванов уработал, дай ему бог третью звездочку на погоны. «Уплотняйтесь, — говорит, — уплотняйтесь. Дня через три еще разок проверю».

— Значит, вас тоже?

— А ты как думал! Это еще цветики — «расчехлить… зачехлить…» Потом пойдет «заряжай… разряжай…», из походного положения — в боевое…

Правда, мы и раньше этим занимались, но теперь все ребята только и говорили о секундах. Говорили без обиды: понимали — надо. А кобзаревцы сидели в столовой и ели молча. Федор, чем-то встревоженный, морщил лоб. Поглядывая на него, начал тревожиться и Галаб. Когда кончился обед, они вместе вышли и, уединившись, долго говорили. Потом сходили к капитану Тарусову. А вечером мы увидели в казарме объявление: «Завтра комсомольское собрание батареи…»

Сначала дали Галабу рекомендацию для вступления кандидатом в члены партии, потом говорили о роли комсомольцев в повышении боевой готовности батареи. Командир напомнил, что состав подразделения значительно обновился.

Произошла перестановка в расчетах и отделениях. Для многих ракеты и машины — дело новое, еще недостаточно глубоко изученное.

— Мы проверили выполнение нормативов, — продолжал капитан. — Нет прежней мобильности… С этими обстоятельствами мы не имеем права мириться. Молодые специалисты должны поскорее приобрести навыки в обслуживании боевой техники, а опытные — помогать им. Хочу поставить в пример рядового Новикова. Вместо себя он подготовил Кузнецова, а сам освоил обязанности третьего номера расчета пусковой установки.

Саша уткнулся в протокол, делая вид, что это ему совершенно безразлично. Кого обманываешь? Глаза-то застыли на одной строчке, а сам весь напрягся. Ясно — ловит каждое слово.

— До меня дошли тревожные сигналы. — Комбат посмотрел на Федора Кобзаря, но не назвал его имени. — Думаю, что о многих недостатках комсомольцы сами скажут.

Задачи ставились большие: включиться в соревнование в честь годовщины Советских Вооруженных Сил; молодым солдатам освоить боевую технику и оружие и готовить себя к сдаче зачетов на звание специалистов третьего класса; старослужащим бороться за овладение смежными профессиями и полную взаимозаменяемость в расчетах, а также за повышение классности на одну ступень.

Командир говорил и о дисциплине, и о рационализации, и о других элементах, из которых складывается постоянная боевая готовность батареи.

После перерыва выступил Федор. Он грузно навалился на фанерную трибуну, обвел взглядом своих подчиненных и сказал:

— Вот у них почти у всех отличные оценки по боевой подготовке. А проверил — в нормативы укладывается только первый номер. Отчего бы это? Оттого, что завышаются оценки. А оценки завышаются для того, чтобы не оказаться в «болоте». Вот, мол, и мы шагаем в ногу со временем, не отстаем от других…

Капитан повернулся лицом к Кобзарю: о ком это он? О ком же еще — о Бытнове. Это поняли сразу все: не сержант же выставляет солдатам оценки.

— В нашем расчете искусственно практикуется введение одних и тех же неисправностей. — Кобзарь посмотрел на комсомольцев.

— Верно!

— Правильно!

— Назубок их знаем…

— Разрешите?

— Слово имеет комсомолец Ромашкин, — объявил Герман.

— Правильно говорил наш старшой. Четкости у нас нет. Берем за счет «давай, давай вкалывай, шурупь…».

По рядам прошел смешок. Быстраков постучал карандашом: