Туркестанские повести

— А мы тут занимались рационализацией, Валентина Сергеевна. — Тарусов взял Витькин чертеж и стал объяснять Лесновой устройство будущего навеса.

Сам случай пришел на помощь моему другу. Он рисовал девушку в профиль, с чуть наклоненной головой. Чтобы создать ему условия, я приподнялся и заслонил его от капитана, поддакивая, где надо и не надо, то Лесновой, то комбату.

— Да что же это я, — спохватился Тарусов, — вместо чаепития техническую конференцию открыл. Берите, друзья, варенье, масло, хлеб…

— А ты почему чай не пьешь, Виктор? — спросил хозяин дома.

— Как? Уже вторую пиалу, — нагло соврал тот.

Я поспешил налить ему.

— А я уж думал, не нравится, — благодушно заметил капитан.

Чтобы доказать обратное, Другаренко схватил пиалу, хлебнул и дико вытаращил глаза.

— Хи-хи-хи, — уронила смешок Рита. — Дядя обжегся. Смотрите, смотрите, аж слезы брызнули… Хи-хи-хи…

Я хотел поддержать юную хозяйку, но только было хмыкнул, как получил тумака в бок: Витьке не до смеха.

— Ну как ваша учеба? — обратился Тарусов к Вале. — Кажется, вы в техникуме связи? — О, капитан дипломат. Он же знает, что она учится на последнем курсе. Просто отвлекает внимание от неловко чувствующего себя Другаренко.

— Если не кривить, то тяжеловато, — ответила Леснова. — Особенно сейчас…

Дрогнул голос. Погрустнели глаза. Валя опустила голову. И капитан, и я знали, почему она сказала «особенно сейчас». Все Бытнов… Но Тарусов и тут не сплоховал:

— Еще бы не тяжеловато! — поспешно воскликнул он. — Служба, учеба. И не просто учеба, а на дипломном году. Это не шуточки. Молодец, Валентина Сергеевна! Дадим отпуск — и все будет в порядке. Может, вам сейчас чем-нибудь надо помочь?

Валя покачала головой, вздохнула и тихо ответила:

— Нет, не беспокойтесь, Павел Петрович.

Кризис миновал. Другаренко поднялся и показал законченный рисунок Лесновой. Первой соскочила с места Рита. Она выхватила у Виктора лист бумаги и, прыгая на одной ножке, радостно закричала:

— Ой, ой, как вылитая! Кра-си-ва-я! Пап, правда?

Портрет и в самом деле получился удачным. Валя смутилась, а капитан заметил:

— Я-то думал, ты и вправду чаем был занят, выручал, когда обжегся… Оказывается, вот оно что! Похоже, очень похоже.

— Витя, подари мне, пожалуйста, рисунок, — попросила Валя.

— Я в красках попробую, на холсте, а этот вместо натуры пойдет. Подожди недельки две.

От капитана уходили все вместе.

— Портрет я по памяти нарисую, — шепнул мне Виктор, — а этот рисунок надо Акимушкину отнести.

Мы проводили Валю и заглянули в окно «бога электричества». Оттуда, как всегда, доносился Колин голос:

…Может быть, она ответит
Нам с то-бой…

Виктор приподнялся на цыпочки, опустил в форточку свой рисунок, и мы отпрянули к стене. Дзинькнула гитара, умолк голос, и тотчас распахнулась занавеска.

— Айда! Пора на вечернюю поверку.

Мы побежали, оставив Колю Акимушкина в радостном неведении.

После переклички вышли покурить.

— Где вы пропадали? — полюбопытствовал Саша Новиков. — Все углы обыскал, нигде не нашел.

— У комбата чаевничали. — И Другаренко рассказал о проведенном вечере, умолчав лишь о Валином портрете.

— Обжегся, говоришь? — засмеялся Саша. — Это пустяки. А вот со мной был случай…

Новиков на всякие случаи свои случаи припоминал. Правда, водился за ним грешок — чужое себе приписывать, но мы согласились послушать. Пускай поговорит.

— Послали меня однажды на машине в колхоз, кукурузу с поля убирать. За день до того накукурузился — с ног валюсь. Отощал. Ну, думаю, второй раз меня сюда не заманишь. Делаю последний рейс. Злой как тигр. Привез, сгрузил и хотел было домой заворачивать.

— Эй, уртак, куда же ты? — крикнул бригадир. — Мала-мала кушать надо. Пойдем в кибитку.

Рядом с домом бригадира новенькая юрта стоит. Как игрушечка. Сверху серым войлоком обтянута, а изнутри белым. Разные там лонжероны да нервюры — подпорки, одним словом, резьбой разукрашены. Приемник, электричество и всякие другие блага цивилизации. Я снял сапоги и сел, поджав под себя ноги: с обычаями надо считаться.

Да, сижу, как хивинский хан, на ковре, только слуг что-то не видно. Едва успел об этом подумать, как вошел хозяин с большим эмалированным тазом в руках и позолоченным кувшином.

— Мой, — говорит, — руки, уртак.

Я сполоснул, вытер чистым рушником. Хозяин взял два одеяла, четыре подушки, взбил их и сказал:

— Отдыхай пока, уртак.

Тут меня одолело сомнение: не во сне ли я? Ущипнул себя за тощий живот. Больно. Значит, не сплю. Значит, никакой я не хан, а просто голодный шоферюга. Вообще-то мне бы ни к чему омовение из золотого кувшина и весь этот почет. Пожрать бы… Растянулся и жду, слюни глотаю.

— Чой, уртак! — Бригадир расстелил скатерть — дастархан по-ихнему, поставил фарфоровый чайник на полведра и пиалушку с наперсток.

Что ж, думаю, пока бригадир ушел, я их штук сорок опрокину. Если больше ничего нет, хоть чаем распарю ссохшиеся внутренности. И начал глотать. Да много-то разве проглотишь, коли в чайнике злющий кипяток? Осечка вышла.

А хозяин снова с подносом:

— Уртак, горячие лепешки!