Туркестанские повести

«Молодец! — одобрил Орлов Манохина. — Не щадит себя. Что ж, другим наука».

Летчики и штурманы незлобиво смеялись.

— В чем дело? Расскажи сам, Федин, — попросил майор.

Лейтенант порывисто вскочил, прокашлялся и, глядя с опаской на командира полка (чтобы не рассмеяться, Орлов отвернулся), начал:

— В районе перехвата погода была скверная… Пришлось уменьшить крен при выполнении разворота. Сложно было, трудно. Я ведь только недавно из отпуска пришел и едва успел восстановить навыки в технике пилотирования…

Теперь Волков вынырнул из-за чьей-то спины и с интересом стал рассматривать темную полоску фединских усиков: этот атрибут Костиной красоты был барометром его настроения — если усы шевелились, душевное равновесие лейтенанта оставляло желать лучшего. Костя повернулся к Александру боком, чтобы не видеть его наглого торжества. Эта деталь тоже не ускользнула от Орлова, и он закрыл глаза ладонью, словно ему мешал яркий луч солнца, бивший в окно.

Федин закончил объяснение и, без нужды покашливая, сел.

— Видите, товарищи, что получается, — снова заговорил Манохин. — Я не принял во внимание резко усложнившиеся метеоусловия, не знал, что Федин только что прибыл из отпуска и как следует еще не вошел в строй. А лейтенант не доложил на КП о погоде на рубеже перехвата. И что вышло? Цель догнали минутой позже, чем было предусмотрено. А минута при современных скоростях может обернуться в боевой обстановке бедой…

Выступил Карпенко. Другие офицеры тоже включились в беседу. Скидок никому не делали. И предложения вносили — дельные, толковые.

«Растут орлы, мужают», — радовался командир полка. Он не стал делать обобщение: Манохин и сам отлично справился с выводами. А сидел здесь не зря: глубже узнал людей, их мысли, настроения.

Глава тринадцатая

После бесед «по душам» во всех инстанциях — от командира отделения до секретаря комсомольского бюро и командира роты — рядовой Кузькин получил «сопроводиловку» и отправился на гауптвахту.

Выводным был рядовой Буйлов. Он сердито громыхнул связкой ключей, рывком открыл дверь пустой комнаты с цементным полом, посторонился и, сочувственно глядя на Кузькина, пропустил его вперед. Связка ключей снова уныло звякнула. Василий Буйлов некоторое время массивным квадратом постоял у двери, прислушиваясь к шаркающим шагам Родиона, затем тяжело вздохнул и повернулся спиной к этой угрюмой комнате.

…Родиону показалось, что начальство, занятое подготовкой к учениям, совершенно забыло о нем, и он непрестанно ходил из угла в угол или смотрел в окно, выходящее в сторону глинобитной стены класса методической подготовки, в котором установлен теперь отремонтированный телефон — тот самый, что привез из мастерских на мотоцикле…

Кузькину хотелось полежать, сосредоточиться, но откидной топчан закрыт на замок, его откроют только ночью. До смерти надоели эти пять шагов по диагонали, стояние у окна, сидение на табуретке. Папиросы отобрали, книг не дают. «Чем же заняться?» — злился Родион. Не придумав ничего подходящего, он ругнулся и почувствовал нечто вроде облегчения. Начали приходить мысли, воспоминания, картины совсем недавнего прошлого…

Сколько раз просил он Веронику о встречах с ней в субботу или воскресенье, однако она находила всякие предлоги для того, чтобы в эти дни не было свиданий.

— Не могу, Витя…

— В субботу? Знакомую провожаю в Катташахар… В воскресенье? Выезд в поле с колхозным начальством.

— А вечером? — не унимался Родион.

— Ты совсем не жалеешь меня, Витя… — ворковала она. — Посмотри, чуть живехонька…

Кузькину становилось стыдно за свой эгоизм, и тогда он просил прощения у Вероники.

— Мы будни делаем с тобой праздниками… Верно, милый? — ластилась она к нему.

— Это уж да… Что и говорить!

Родион вспомнил одну из таких встреч… Получив отремонтированный телефон в Песчаном, он поспешил к «углу страдания» — повороту дороги из города на аэродром. Там, как и было условлено, его ожидала Вероника.

— А я уж думала, что ты не сдержишь своего слова, — устраиваясь на заднем сиденье мотоцикла, сказала девушка.

— Сказано — сделано, — горделиво бросил Кузькин. — За кого ты меня принимаешь?

— Не сердись. Лучше поедем побыстрее к тому месту. Помнишь?

— Туда, где маки? Поедем. — Он лихо нажал на педаль стартера. Мотоцикл рванулся но широкому холсту асфальта.

Через несколько минут они были на облюбованном месте.

— Витюнчик, ты обещал мне нарвать большой букет цветов…

— Обещал, верно, — добродушно подтвердил он. — Я сейчас…

Положив кожаный ранец на траву, где присела Вероника, Родион зашагал к невысокому холмику. Цветы собирал он неторопливо, выбирая самые рослые, самые пышные.

— Ви-итя-а! — сложив ладони рупором, крикнула Вероника. — По-быст-ре-е!

— Ни-че-го… жди-и! — отозвался Кузькин.

Помахав рукой солдату, Вероника стала рассматривать кожаный ранец телефонного аппарата…

Родион нарвал целую охапку огненно полыхающих цветов.

— Ой, Витечка! — кинулась Вероника ему навстречу. — Это же целое сокровище… Чем же я отблагодарю тебя?