Турнир

Почти половину противоположной ко входу стены занимал огромный камин, в котором успокаивающе потрескивали поленья. В двух-трех шагах от горевшего очага на каменном полу был разложен огромный красно-зеленый ковер, на котором состязались друг с другом в грации и в фантазиях пластики тела три обнаженные танцовщицы (разноцветные, прозрачные накидки и павлиньи перья в волосах вряд ли можно было считать одеждой). То, что бесстыдницы девицы выделывали, вряд ли можно было назвать танцем, скорее это был акт медленного, вялотекущего, коллективно-однополого соития под музыку, которую из последних сил вымучивал из старенькой, заигранной лютни скромно стоявший в сторонке и уже давно безразличный к созерцанию женских прелестей музыкант. Дитрих знал, что многим мужчинам подобные зрелища нравятся; а некоторые даже приходят от них в безумный восторг, однако ему самому было противно смотреть, как наложницы изображают страстные ласки, мечтая при этом лишь о том, чтобы музыка побыстрее закончилась и их наконец-то отпустили.

Вымученные кривляния танцовщиц экзотической наружности (одна девица была темнокожей эфиопкой, привезенной, видимо, с далеких южных островов, а две другие – смуглыми намбусийками) напоминали пляску прирученного медведя под надрывное кукареканье отменно выдрессированного петуха. Антураж другой, так сказать, облагороженный, а смысл тот же, разве что бродяги-артисты кормили скитавшихся с ними по городам животных куда хуже, чем господин Гарвон содержал поневоле развратных девиц.

В какой-то мере Дитрих был занудливым моралистом, он не терпел ни фальши, ни оков. Именно это и мешало ему насладиться красотой изысканного действа на ковре, в то время, как та особа, ради которой и было устроено представление, не задумывалась о мелочах и получала истинное наслаждение от плавных изгибов точеных женских тел и от ритмичных движений манящих потрогать округлостей. Этим эстетствующим развратником, точнее, развратницей, была та самая дама почтенного возраста, которую они с Марком видели в лесу возле кареты. Старшая из трех ведьм развалилась в кресле возле камина и, медленно потягивая вино из бокала, внимательно следила за каждым движением откровенного танца. Не только ее прищуренные глазки и мерзко ухмылявшиеся губки, но и все морщинистое лицо выражало похоть и нараставшее желание.

Гангруберу было противно смотреть, как старая похабница пожирала телеса молодых девиц своими маленькими, крысиными глазками, но куда большее отвращение разбойник испытывал от вида самой дамы. Дело в том, что на высокой, худощавой старухе совсем не было одежды, только ночной пеньюар, такой же прозрачный, как и накидки танцовщиц. К сожалению, тонкая ткань не могла скрыть одряблостей и отвислостей увядающего женского тела; того, что много лет назад было красивым, а теперь могло испугать до потери сознания самого отважного из мужчин. Неприглядность картины гармонично дополняли длиннющие руки-плети, напрочь лишенные мышц; костлявые, угловатые коленки, весьма похожие на набалдашники зубчатых булав; и изобилующие уродливыми узелками раздувшихся вен ступни, которые дама, ничуть не стесняясь присутствующих, возложила на приставной табурет.

«Хоть бы ногти хрычовка подстригла, что ли! Отрастила с волчьи когти! Теперь понятно, почему в сапожищах ходит. Как надевает туфельки – сразу дырявит, а коль пальцы случайно сжимает – в клочья рвет носки!» – повеселил себя Дитрих забавным предположением.

Не в силах долее созерцать ни развратную старуху, ни ее убогую душевную утеху, гость перевел взгляд в дальний угол комнаты. Там, согнувшись над огромным письменным столом, с гусиным пером в зубах корпела над толстой книгой вторая участница ведьминской троицы, а именно рыжеволосая красавица; вульгарная, как отставной солдат, и дерзкая на язык, как пьяный моряк.

К сожалению, далеко не все красивые женщины блещут умом, а уж толстенные труды ученых мужей читают редкие единицы. Притворявшийся этой девицей авантюрист допустил грубую ошибку. Ему было бы лучше скрыться под личиной дурнушки, тогда хоть как-то можно было бы объяснить его или ее тягу к чтению. Ведь если бы даже Дитрих в лесу не заподозрил чародейской иллюзии, то, увидев прелестницу за книгой, точно почуял бы неладное.

Уделив вошедшему в комнату гостю ровно столько ж внимания, сколько и ее похотливая подружка преклонных лет, то есть абсолютно никакого, рыжеволосая ведьма продолжила делать выписки и что-то при этом невнятно бормотала себе под нос. Примечательно, что чернильницу она держала не на столе и не в руках, а в прорези декольте, удобно зажав ее двумя упругими округлостями.