Турция до османских султанов. Империя великих сельджуков, тюркское государство и правление монголов. 1071–1330

Несмотря на ценность этих общих наблюдений, в настоящее время нам трудно заглянуть глубже, и читателю, как и в случае с завоеваниями и экспансией арабов несколькими веками ранее, остается лишь поразмыслить о том, что общепринятое представление о кочевниках-скотоводах как о разрушительном и некультурном негативном явлении может быть в той же степени ошибочным, как и справедливым. Когда независимо от причины речь идет о нападении кочевников на культивируемые земли, результат очевидно отрицательный. Но это не обязательно так. Экономика кочевников приспособлена к определенным территориям, которые не могут быть использованы для земледелия, и, как следствие, может повышать ценность регионов, которые до этого не имели никакой ценности. В таком случае она содействует земледельческой экономике, а не ослабляет ее. Очевидно, что именно таков случай Малой Азии, Плодородного полумесяца[4] и Иранского нагорья. На территории Плодородного полумесяца задолго до описываемых в книге событий арабам удалось более-менее договориться с местным земледельческим населением. В Малой Азии, где было развито племенное скотоводство, которое, однако, находилось в основном в руках полуоседлых пастухов, дело обстояло не совсем так, как и в Иране, в стороне от гор Курдистана, Луристана и Белуджистана. Поэтому появление новых мигрантов могло привести к возникновению молчаливых договоренностей между соседями, таких, какие долгое время существовали на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, где оседлые жители и кочевники обменивались своей продукцией, не говоря уже о распределении навоза от их животных по культивируемым землям. На данный момент это не более чем неподтвержденные наблюдения[5], но, если приглядеться к ним повнимательней, можно обнаружить некоторые исторические иллюстрации, с которыми знакомы все географы в современных им обществах.

Мы обратимся к тюркским племенам огузов-туркменов. Легенда о том, что их 24, очень хорошо известна, если судить по материалам, попадающимся в словаре Махмуда аль-Кашгари. Тем не менее невозможно не удивиться контрасту почти полного молчания текстов, близких по времени к тюркской экспансии, и мельчайшим подробностям в полу-фольклорных записках конца Средних веков. В XIII веке перед нашествием монголов, которому было суждено отбросить или привнести новые группы населения, в государстве сельджуков можно идентифицировать только несколько из тех 24 племен. Это кынык, дёгер, ягма, салур и афшар, немного позже ива, а потом снова первое, но только в связи с тем, что это племя самих Сельджукидов (дёгер – племя Артукидов). Все говорит о том, что упор на племенной аспект и традиции разных племен был связан с подъемом государств туркменов [турок-османов] в XV веке. Во времена завоеваний сельджуков об этом, очевидно, говорилось меньше, хотя, исходя из нетюркских литературных источников, мы не можем с точностью утверждать, что думали тюрки. В любом случае племенная структура, по-видимому, не имела у них такого значения, как у некоторых арабов, и миграция шла разрозненными смешанными группами.

Империя Сельджукидов, которая своей изначальной силой обязана туркменам, была империей, где они очень скоро стали казаться если не инородной, то, по меньшей мере, обособленной группой. Земли, которые они завоевали для своих хозяев, были старыми мусульманскими странами со своей традиционной административной и военной организацией, навязавшей себя новым хозяевам, тем более что они не имели никаких равнозначных традиций, или их традиции не могли быть применены к их новым подданным. Таким образом, новое государство в целом состояло из обществ, существовавших до него и помещенных во внешний тюркский (туркменский) каркас.

Этот тюркский каркас, безусловно, был представлен правящей династией, обладавшей определенными индивидуальными характеристиками. Так, Тогрул-бек и Алп-Арслан в основном придерживались тюркского образа жизни, причем первый наверняка совершенно не знал арабского языка и едва ли знал персидский (фарси). Даже Мелик-шах и его преемники продолжали говорить в основном на тюркском (туркменском), а последний представитель этого рода в Хорасане, Санажар, в XII веке, вероятно, носил одежду и прическу в тюркском стиле, хотя его сородичи в Восточном Иране, возможно, этого не делали. Полутрадиционные детали проявляли себя и в определенных практиках: как и у многих народов Центральной Азии, у тюрков существовал древний обычай почитания лука и стрелы, как символа власти, и стрела, пущенная из него вождем, становилась гарантией его правомочности. Мы снова встречаем записи о присутствии этой практики при Мелик-шахе, а у Артукидов даже позже, около 1120–1125 годов.