Тушеная свинина

К тому времени их брак достиг стадии, когда для нее не было ничего проще, чем паковать вещи Чэнь Хана. Перед первой совместной поездкой, когда Цзяцзя собирала чемодан для медового месяца, это была настоящая катастрофа. Она взяла слишком много носков и забыла шахматы. После того случая она быстро научилась паковать чемодан по вкусу мужа: скатывать трусы валиками, складывать рубашки, класть между ними шахматы – так, чтобы те были защищены после того, как чемодан сдадут в багаж, – и оставлять небольшое пространство для сигар в правом верхнем углу, чтобы мужу было удобно их доставать.

Собрать свои вещи на этот раз оказалось сложнее. У нее не было времени купить новую одежду – Чэнь Хан всегда велел делать это перед очередной поездкой.

«Пройдись по магазинам, – говорил он. – Поизучай витрины. Присмотри себе что-нибудь новенькое. Ты будешь хорошо выглядеть на пляже и станешь счастливее».

Может, ей стоит пройтись по магазинам завтра? Но Чэнь Хан попросил, чтобы она не брала слишком много вещей. Может, дело в нехватке денег? Что-то не ладится с бизнесом? Ей снова захотелось прервать купание мужа и спросить его самого. Почему ты принимаешь ванну? Ты никогда этого не делаешь. Что-то не так на работе? Она была его женой, а не любовницей, и имела право знать. Но, как это часто бывало, она боялась нарыть неприятные факты, которые он предпочел бы скрыть.

В конце концов она решила все-таки проверить, успокоила ли его ванна. Возможно, он даже сумеет открыться ей. Поэтому она выбрала два шарфа, оранжевый и пестрый, подождала еще несколько минут, отрепетировала улыбку и осторожно толкнула дверь ванной.

Надо было спросить, какой ему больше нравится, в самом начале, за завтраком. Теперь вопросы остались внутри нее. На самом деле ничего не изменилось, и эта мысль заставила Цзяцзя почувствовать невыносимое негодование и отвращение к человеку, за которого она позволила себе выйти замуж. Не в силах больше сдерживаться, она, зажмурившись, побежала в туалет, и ее вырвало. Он предал ее. Бросил. Не выполнил единственное свое обещание. Все в нем стало жалким, отталкивающим. Его брови остались нахмуренными даже после смерти, живот свисал, как мешок, на макушке виднелась проплешина.

Она подняла голову и заметила на стопке полотенец возле раковины листок бумаги. Бумажка была сложена посередине и то слегка приоткрывалась, то опять закрывалась. Как будто неслышно дышала в тишине ванной. Цзяцзя потянулась к ней, развернула и увидела рисунок – рыбу с человеческой головой. Это оказался набросок Чэнь Хана – она достаточно хорошо знала его грубоватый стиль.

На теле изображенного существа виднелись изогнутый спинной плавник и чешуя. Даже из несовершенного наброска было видно, какой мощью обладал большой хвост. Рисунок был сделан в спешке, но человеческая голова, в отличие от тела, была проработана очень тщательно. Она казалась точным портретом, все было на месте: морщины, волоски, торчащие из ноздрей, припухшие мешки под глазами. Это была мужская голова, глядящая как-то сквозь, на далекий горизонт. Она напоминала фотографию на удостоверение личности. Человек не смеялся и не хмурился. В голове не было ничего особенного, за исключением, пожалуй, чересчур большого и открытого лба. Лицо не говорило ни о любопытном прошлом, ни о захватывающем будущем.

Цзяцзя вспомнила сон, о котором рассказывал Чэнь Хан. Он в одиночку поехал в Тибет в поисках того, что называл «духовным очищением от всего этого вот». Хотя Чэнь Хан не был религиозен, он не только бросал деньги в ящики для пожертвований, когда бывал в храмах, но и периодически отправлялся в подобные поездки. Цзяцзя знала: они ему нужны, но для чего, предпочитала не думать. Она часто убеждала себя, что она – жена, хранительница домашнего очага, а он – человек, который очень тщательно подыскивал спутницу жизни, человек, который никогда не покинет ту, что выбрал, даже если иногда его сердце покоится в чужой постели. Поэтому Цзяцзя собирала ему вещи, провожала до дверей и ждала, когда муж вернется.

Недавняя поездка Чэнь Хана, примерно месяц назад, была первым посещением Тибета. Однажды ночью он позвонил оттуда Цзяцзя и описал человека, явившегося ему во сне.

– Едва ли можно его назвать человеком, – рассказал он. – Собственно, он был маленькой рыбкой, которую подали на тарелке, и все ее ели. Мы съели все, до последнего куска. Даже кости. Но как только мы принялись за голову, та заговорила. Боже, как мне было страшно! Странно, что я не проснулся. Лишь когда голова заговорила, стало ясно, что она не рыбья. Голова была мужская. Человечек болтал без умолку, смеялся и шутил, что припозднился и мы не должны ждать, когда он начнет есть. Я все еще слышу его раскатистый хохот.