Мы с Кряжимским решили ехать вместе. Маринка была предупреждена, куда мы направляемся, так что, если Виктор срочно захотел бы нас увидеть, он знал, где искать. Перед тем как покинуть редакцию, я достала из сейфа гильзу от пистолетного патрона и захватила ее с собой – какая-никакая, а все-таки улика. Зримая, так сказать.
К городскому парку мы подъехали за двадцать минут до назначенного срока и, не торопясь, направились по центральной аллее к пруду. Несмотря на то что день был рабочий, в парке гуляло много праздного народу – студентки в летних платьицах, молодые мамы с колясками, влюбленные парочки, детвора и пенсионеры. Сверкало солнце, зеленела трава, тихо шелестели старые дубы, отражаясь в неподвижной глади прудов, и мне вдруг стало завидно, что я появилась здесь не затем, чтобы встретиться с любимым, не затем, чтобы бесцельно побродить по аллеям, съесть мороженое, покататься на карусели, а лишь затем, чтобы вести неприятные переговоры с человеком, который мне несимпатичен. И вообще неизвестно, когда бы я выбралась в этот благословенный уголок, если бы этому человеку не пришло в голову назначить встречу именно здесь.
– Славно как! – вторя моим мыслям, произнес Кряжимский, блаженно жмурясь от солнечного света.
– Да, хорошо бы еще Горохов перестал валять дурака! – добавила я, решительно отбрасывая летние мечтания.
– То же самое, Оленька, он сейчас думает о нас, – с тихим смешком сказал Кряжимский. – Когда эти чертовы ищейки кончат валять дурака, спрашивает он. Наша настырность наверняка представляется ему покушением на основы государственности.
– Да, ему сейчас нелегко, – согласилась я. – Но мне почему-то не хочется ему сочувствовать.
– Разделяю ваше мнение, – сказал Кряжимский. – А вот скажите, Оленька, что сейчас для вас важнее – разоблачить аферу Лунькова или повлиять на Горохова в плане его свидетельских показаний?
– Откровенно говоря, – призналась я, – мне не верится в возможность повлиять на такого человека, как Горохов. Вряд ли этому поможет и наша публикация. А вообще я рассматриваю этот клубок преступлений как одно целое. Все здесь переплелось, как розы на той эмблеме. Но я бы гордилась, если бы нам удалось повлиять на процесс по Караманскому делу.
– Я тоже считаю это главным, – кивнул Кряжимский. – Но, к сожалению, как и вы, не вполне уверен в том, что господин Горохов проявит добрую волю.
– Мы постараемся сделать все, чтобы он ее проявил, – успокоила я Сергея Ивановича. – Он еще появится на страницах нашей газеты как светлый образец гражданского мужества.
– Будем надеяться.
Мы вышли к пруду и поднялись на мостик, который соединял два берега в самом узком месте. Под мостом тихо струилась темная вода. Над поверхностью разносились плеск весел и голоса людей, катающихся на плоскодонках. В прибрежных зарослях квакали лягушки.
Артур Евсеевич появился точно в назначенный срок – он вышел из-за поворота аллеи, как всегда угрюмый и настороженный. Несмотря на жару, он был в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и при галстуке. Заметив нас, он сердито наклонил голову и, не ускорив шага, пошел к мосту.
Приблизившись, он коротко кивнул и сухо сказал:
– Времени у меня в обрез, поэтому давайте без предисловий. Только сразу хочу уточнить – никаких записей! Надеюсь, у вас нет при себе диктофона?
– Не беспокойтесь, – сказала я. – При себе у нас только это. – И протянула ему на ладони стреляную гильзу.
Горохов неприязненно покосился на нее и ожег меня взглядом.
– Что это такое? – спросил он.
– Артур Евсеевич, у вас имеется пистолет марки «Иж-71»? – поинтересовалась я.
Горохов нахмурился.
– Я же просил без предисловий! Если у вас имеется, что сказать, – говорите! Если же вы намерены снова задавать бесконечные беспредметные вопросы, то позвольте считать наш разговор оконченным!
– Хорошо, только прошу выслушать меня до конца, – сказала я. – Мой рассказ будет достаточно неприятным.
– Я слушаю вас, – строго произнес Горохов.
– Итак, дело представляется нам следующим образом, – начала я. – До поры до времени ваша дочь не доставляла вам особых хлопот. Отличная студентка, благополучное будущее… Как человек занятой, вы не слишком вникали в ее личную жизнь. А между тем с личной жизнью у Елены было не все гладко. Всего мы, конечно, не знаем, но… скажем так, эротические устремления вашей дочери достаточно необычны. С некоторых пор она становится членом некоего клуба, где ее фантазии находят сочувствие и понимание…
– Это что значит? – резко спросил Горохов, сверля меня взглядом. – Публичный дом? Бордель?
– Нет, это слишком сильно сказано, – успокоила я его. – Просто место для встреч. Бывают же клубы геев, например. В данном случае клуб предназначен для встреч садомазохистов. Там эти люди не чувствовали себя изгоями, понимаете?
– К-какая мер-рзость! – прорычал Горохов и, вцепившись пальцами в перила моста, негодующе плюнул в воду.
Я деликатно примолкла, но Артур Евсеевич, не оборачиваясь, прикрикнул на меня:
– Продолжайте, я слушаю!
Переглянувшись с Кряжимским, я продолжила: