Во время этой пешей прогулки он осознал, что реальные его доходы не будут столь высоки. Прежде всего из этих 395 долларов он лично получит лишь одну четвертую – остальное отойдет агентству. Во-вторых, учеников у него пока что только шесть, а это значительно меньше, чем сорок часов в неделю. В-третьих, придется платить налоги. Вернувшись домой, он набросал на обратной стороне квитанции примерный бюджет.
Когда Ной подписывал в Принстоне заемные бумаги, сумма его долгов представлялась до смешного маленькой, чуть ли не крохами в сравнении с тем, что жертвовал на его образование университет, так что учеба здесь выглядела чуть ли не бесплатной. Теперь уже эти цифры не казались ему незначительной частичкой огромного джек-пота. Это были его цифры, его долги. Перкинс, Стаффорд, «Американ-банк» – 25, 16 и 40 тысяч соответственно. Это были цифры из мира Тейеров, не из его мира. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы компенсировать свое жалкое существование и пробить себе дорогу наверх.
Пятнадцатого числа каждого месяца с его банковского счета автоматически снимались деньги. Это было все равно как если бы у него завелся паразит, этакий глист, пожирающий все, что успел припасти Ной. Каждый месяц все, что он зарабатывал, бесследно исчезало. Решив прикупить что-нибудь из мебели, он поехал в «Икею». Там, в атмосфере светлого дерева, охлажденного воздуха и высоченных потолков (он примерно так представлял себе Швецию), Ной судорожно сжимал свою кредитную карточку, словно силясь защитить ее от еще одного паразита. Он все же решился пробить брешь в своем бюджете и сделал выбор между круглым красным чайником и обтекаемой формы алюминиевой моделью, но возле самой кассы улыбнулся, распрощался с чайником и ушел без покупок, сожалея, что шопинг в этой сказочной стране неизбежно заканчивается возвращением – и не в уединенный уголок где-нибудь в сказочном лесу, а на шестой этаж, где он снимал комнату. В Нью-Йорке все стоило денег. Отовсюду выглядывали ценники, и надо было платить и платить – или убираться прочь.
Ной мог себе представить, почему Дилану не понравилось в Филдстоне. Прежде всего, вероятно, потому, что, насколько он мог судить по своим ученикам, все учащиеся этой школы были сообразительны и артистичны. На следующий день у него было занятие со своей любимой ученицей из Филдстона, Кэмерон Лейнцлер. Кэмерон играла Одри в школьной постановке «Магазинчик ужасов», обожала поесть, обожала мальчиков и во время занятий то и дело смотрелась в зеркало. И хотя она на удивление хорошо сдала пробный экзамен, не было ничего странного в том, что ей взяли репетитора. Репетиторы были у большинства учеников из Верхнего Ист-Сайда и Вест-Сайда. Ной начал понимать, что для манхэттенских подростков репетитор был тем же, чем пони для десятилетних.
– Дилан?! – взвизгнула Кэмерон. – Вы учите Дилана Тейера?
Ной кивнул.
– Он классненький, но по-олный придурок. У меня все подруги были в него влюблены, но мне он не нравился.
– А почему он тебе не нравился?
– Ну, он со всеми перетрахался, и буквально, знаете, так, походя. Днем одну, вечером другую.
Тут они оставили опасный предмет и перешли к более невинному занятию – чтению. Посередине трактата Грегора Менделя Кэмерон вскинула голову.
– Знаете, он ведь сидит на наркотиках, – сказала она.