Тут и там

Мама – моя личная связь с Лениным.
Ленин – в Смольный. Мама – из Смольного.
Ленин из Смольного руководил революцией.
Мама в Смольном проходила гимназический курс.
В так называемом институте благородных девиц.

Смольный для мамы был, как клетка для птицы.
Раз в неделю отпуск. Как в армии.
Летние каникулы, пока их дождешься!
Рождество. Пасха.
Заключительный бал.

И тут Ленин. На улицах – рабочие отряды.
Революция – краткий перерыв в уроках.
Перемена между французским и немецким.
По-русски говорили только по воскресеньям. Или шепотом.
И в вагоне, когда ехали в Харьков…

Вокзал. Старый Петроград на перроне.
Провожают с иконами.
Девушки в форменной одежде. Родные с цветами.
Конфеты, извлеченные из потайных ящичков.
Будь осторожна! Пиши нам!
Благословение бабушки. Брат-близнец с шапкой в руке.
Скоро увидимся!
Смольный – обратно в Смольный?

Красные в Харьков. Мамин Смольный – в море.
Новая классная дама. С желтым лицом.
На голодных уроках впервые не откликаются вызванные.
Одесса – Варна – София – Ниш – Белград.
Наконец Турецкий Бечей. Кофе с молоком на завтрак.
Тайные записи на всех языках. Знакомые русские кавалеры.
Одни с эполетами, другие в штатском.
Балканский Смольный.
Выпускные экзамены. Двери настежь!

Десять часов за кассой.
И так – десять лет…
Благородная девица в капиталистическом обществе.
За чужой кассой.
Мамина новая семья. Не изменившиеся обычаи.
Война. Красная армия.
Чаепитие с красными офицерами. Разговор по душам. До рассвета.
Разные взгляды. Общие слезы.
Занавес. Упал. Поднялся.

И мама пришла к Ленину,
как в торжественный зал. Как на прием
к новому директору в Смольном.
Поклонилась и молча прошла.
Седая.
Он уже был моложе.

(Перевод с сербского Музы Павловой.)

И. П. Смирнов в известной и уже ставшей классической книге «Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака)» утверждает, что текст-текст отношение является текстопорождающим отношением в словесном искусстве[2]. Я вполне согласен с такой «концептуализацей» текст-текст отношения для многих литературных произведений, включая и некоторые мои стихотворения. Очевидная текст порождающая интертекстуальная связь концовки стихотворения «В русской церкви в Белграде» («Здесь восприемник / вложил ему в уста / иной язык, / пьянящий его своим вином. / Но, вот, он молится / на том / ржаном, родном») со стихами Есенина: «Потому, что я с севера, что ли, / Я готов рассказать тебе поле, / Про волнистую рожь при луне. <…> // Эти волосы взял я у ржи…» («Шаганэ ты моя, Шаганэ!»). Такое же текст-текст отношение и со стихом Цветаевой: «Русской ржи от меня поклон» («Русской ржи от меня поклон»).

Но я не думаю, что даже возможное «выявление» «Смольного» как интертекста будет определяющим в реконструкции его «генеративного процесса»[3]. По-моему, возникновение «Смольного» определили три момента: рассказы матери автора, мемуары, журналы и книги по истории Революции и эмиграции, воспоминания автора. Все три момента связаны с тремя типами памяти: коммуникативной, культурной и индивидуальной, или автобиографической.