Тут и там. Русские инородные сказки - 8

И боженька идет послушать про море. Но шляться запросто так неловко, потому что все вокруг очень заняты важными делами и выражение крыльев у всех серьезное и строгое. А тут боженька в сандалиях и с ватрушкой, немножко мешает работать над вечностью.

— Слушайте, миленький, — говорит ему один некто, нервно подергивая перьями, — у нас тут аврал, новые поступления, регистрационных бланков не хватает. Вот вы крошки сыплете, а у нас потом голубями натоптано, идите, миленький.

— А про море? — спрашивает боженька.

— Это не ко мне, — радуется некто и убегает, и новые поступления бегут за ним, озираясь на боженьку с негодованием.

Боженька идет в другое место послушать, но там тоже дедлайн и срочно вносят правки в конец света.

— Почему это у вас конь бледный? — кричит некто. — Скажут потом, что мы мучаем животных, перепишите немедленно.

— На румяного? — спрашивают его робко.

— На румяного, — соглашается некто и тут же снова гордится: — Какого румяного, вы что? Напишите просто — белая лошадка.

Боженька отступает на цыпочках подальше и мнется на пороге, поджимая пальцы.

— Мне бы про море, — говорит он.

— Что — прорвало? — ужасается некто.

— Нет вроде бы. Мне бы хотелось…

— Не могу, миленький, — быстро отвечает некто. — Никак. Кризис. И вообще, зря вы черепаху со слонами отменили, гораздо экономичней было.

Боженька пожимает плечами.

— Ну ничего, — утешает некто, — вы лучше погуляйте. Вон и ватрушка у вас не доедена.

Боженька ходит очень далеко, и там ходит, и здесь, и в совсем другом месте, и даже там, где никакого места уже нет, и обратно — ничего. Все оченьзаняты.

Один некто стоит просто так, и боженька спешит к нему с. надеждой.

— Вы слышали про море? — спрашивает он на бегу.

— Ну! — подскакивает некто. — Конечно! Такой ужас! Я уже отправил десант задним числом.

— Куда? — пугается боженька. — Что случилось?

— Так вы мне и скажите — что, — удивляется некто. — Мы-то всегда готовы.

— А… — успокаивается боженька. — Я не в этом смысле. Я поговорить.

Некто вздыхает и машет рукой.

— Знаете что, миленький, — говорит он, — шли бы вы посидели где-нибудь свесив ножки, ну в самом деле.

И боженька идет посидеть свесив ножки. Глубоко внизу видны синие пятнышки, пунктиры параллелей и меридианов, и где-то уже полночь и включают звезды, а где-то разогревают солнце, и один некто, наверное, жалуется другому, что опять не хватает солярки.

«Ну и ладно, — утешает себя боженька, болтая ногами и выедая творог из ватрушки, — ну и ничего страшного. Это же просто кино, это они все придумали, что на небе только и разговоров, что о море».

ЕЩЕ РАЗ

Он тогда сбрасывает звонок и выходит из-под таксофонного козырька с таким лицом, что спешащие мимо сбиваются с шага и дыхания. Возвращается домой — даже дверь от него шарахается, — моет руки, курит, варит кофе, — пока набухает коричневый пузырь, фальшиво свистит и подмигивает оконному, желтыми листьями заляпанному отражению, — стряхивает пепел, встает на цыпочки, обжигается, надувает щеки, дирижирует мельхиоровой длинноногой ложечкой — ладно, прошло уже полдня (пять минут, — предсмертно сообщает будильник, роняя на пол пружины, стрелки, зубчатые колесики), еще один раз — и все, и больше никогда. Выбегает на улицу в густой, настоявшийся туман, ныряет под пластиковый козырек, нажимает огромным неуклюжим пальцем здесь и здесь и сорванным воробьиным голосом, вытягивая шею, прикрывая слева ладонью под ключицей (чтобы не лопнуло), кричит им снова:

— Алё, милиция? Колобок повесился!

Лея Любомирская

СТАНЦИЯ

1

Все равно куда, сказал Луиш, забираясь на заднее сиденье, как в нору, головой вперед. Просто поезжайте куда-нибудь, я заплачу, у меня есть деньги. Таксист, тучный африканец, такой темнокожий, что не разобрать черт, вместо лица размытое черное пятно, кивнул и переключил счетчик на ночной тариф. Луиш вначале смотрел в окно, пытаясь понять, куда они едут, но потом как-то внезапно уснул, как провалился, и увидел во сне Андрею, она сидела в воздухе, поджав под себя одну ногу, и что-то быстро-быстро писала пальцем на полированной поверхности стола.

Приехали, сказал таксист. Луиш открыл глаза. Таксист стоял рядом с машиной и придерживал ему дверь. Приехали, повторил он. Сколько с меня, спросил Луиш. Ничего, сказал таксист, переступая с ноги на ногу, то ли в туалет хотел, то ли побыстрее уехать. Огромный живот ритмично колыхался из стороны в сторону. Мне все равно было нужно в эту сторону. В эту, это в какую, хотел спросить Луиш, но не спросил, попытался выбраться из машины, запутался в ногах и почти выпал наружу, больно ударившись головой. Осторожнее, сказал таксист, усаживая его на землю. И, навалившись животом, добавил мягким, почти интимным шепотом: берегите себя.

Луиш кивнул и прикрыл глаза. Когда он их открыл, такси уже удалялось — очень быстро и абсолютно беззвучно. Луиш с трудом поднялся — в голове что-то болезненно сжалось, — и медленно пошел по улице.

2