Тутанхамон. Книга теней

Было уже поздно. Мы вернулись к двойным дверям, ведущим в покои царицы. Перед ними на ночь была выставлена стража. Я попросил Хаи оставить меня здесь, чтобы я мог поговорить с царицей наедине. Он кивнул, потом заколебался и вновь обернулся, словно хотел попросить меня о чем-то очень личном.

— Не беспокойтесь, — сказал я ему. — Ваша тайна останется при мне.

На его лице отразилось облегчение. Однако вместе с тем его вид говорил о том, что он хочет еще что-то сказать мне.

— Что?

Он замялся.

— Это место больше не безопасно для вас.

— Вы второй человек за вечер, кто говорит мне это, — ответил я.

— В таком случае вы знаете, что должны быть очень осторожны. Это пруд, полный крокодилов. Будьте крайне осмотрительны.

Хаи похлопал меня по руке, затем повернулся и медленно пошел прочь по длинному безмолвному коридору к своей маленькой, быстро кончающейся амфоре доброго вина. Я знал, что мое время тоже на исходе. Однако у меня была зацепка. И если удача на нашей стороне и Нахту удалось спасти мальчика, то тогда он должен был достаточно оправиться, чтобы разговаривать. Если это так, то, возможно, я сумею увязать все воедино. Понять, кто такой Лекарь. Помешать ему и дальше калечить и убивать людей. И тогда я смогу задать ему вопрос, пылающий у меня в мозгу: зачем?

Глава 38

Я постучался. Прислуга — «Служанка справа от ее величества» — опасливо приотворила дверь. Отодвинув в сторону ее саму и отмахнувшись от ее протестов, я прошел в комнату, куда меня приводили в первый раз («Это было в другой жизни, — подумал я, — до того, как я вступил в этот лабиринт теней»). Ничто не изменилось. Двери во внутренний дворик были по-прежнему открыты, огонь все так же горел в кованых чашах, и мебель оставалась такой же безупречной. Я вспомнил свое прежнее чувство, будто все это — театральные декорации. Встревоженная царица вышла из спальни. Она явно испытала облегчение, увидев, что это я.

— Почему ты здесь? Уже очень поздно. Что-то случилось?

— Давайте выйдем наружу.

Она неуверенно кивнула, накинула на плечи легкую шаль и шагнула за двери в сад. Служанка поспешно зажгла два светильника и, повинуясь жесту своей госпожи, шмыгнула прочь. Со светильниками в руках мы в молчании прошли к пруду и уселись в темноте на ту же самую скамейку; лишь наши светильники отделяли нас от ночной тьмы.

— Почему вы не рассказали мне про Мутнеджемет?

Она попыталась было изобразить невинность, но потом вздохнула.

— Я знала, что если ты на что-то годен, то рано или поздно доберешься до этого сам.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Почему я тебе не рассказала? Разве это не очевидно? Она — наша страшная семейная тайна. Но почему ты спрашиваешь меня о ней? Она никаким образом не может иметь отношения ко всему, что произошло.

— То есть вы решили, что сами можете об этом судить.

Анхесенамон выглядела уязвленной.

— Почему ты сейчас говоришь об этом?

— Потому что она — тот самый человек, который подбросил вам резное изображение, коробку и статуэтку.

Царица коротко рассмеялась.

— Это невозможно!..

— Она опиоманка — как вам известно. У нее есть врач. Он называет себя Лекарем. Он заставил ее служить своим целям, воспользовавшись ее состоянием. В обмен на выполнение незначительных поручений, заключавшихся в том, чтобы подбрасывать его подарки в царские покои, он снабжает ее снадобьем. Таким образом, он держит ее в зависимости, и она делает все, что он от нее требует. Но могу сказать и больше: одновременно этот же человек убивал и калечил молодых людей в городе, прибегая к тому же самому снадобью, чтобы подчинить жертвы своей воле.

Она с трудом поспевала за мной.

— Ну хорошо, ты раскрыл загадку. Тебе осталось лишь арестовать его. И тогда твоя задача будет выполнена, и ты сможешь снова вернуться к обычной жизни.

— Она не может назвать мне его имя. Уверен, что Эйе или Хоремхеб смогли бы. Но я здесь не поэтому.

— Не поэтому? — настороженно переспросила она.

— Вы навещали Мутнеджемет и выводили ее из ее покоев.

— Разумеется, ничего подобного я не делала!

— Я знаю, что делали.

Царица оскорбленно поднялась, но вторично отрицать не стала. Потом она снова села и заговорила нарочито примирительным тоном:

— Я ее пожалела. Она превратилась в совершенно безнадежное существо, хотя было время, когда она не была такой жалкой. И она ведь по-прежнему моя тетка. Мы с ней — все, что осталось от нашей великой династии. Она — единственное, что связывает меня с моей историей. Не слишком обнадеживающая мысль, не правда ли?

— Но вы должны были знать о ее пристрастии?

— Да, наверное; но она всегда была странной, с самого моего детства. Так что я избегала думать об этом, а больше никто на эту тему не заговаривал. Я считала, что ее лечит Пенту.

— А потом, когда вы поняли, что происходит — что у нее такое пристрастие, — то решили, что ваше положение не позволяет вам помочь ей?

— Я не решалась встревать между ее мужем и Эйе. Так много всего другого было поставлено на карту! — Она выглядела пристыженной. — Я не могла рисковать, вызывая публичный скандал. Наверное, это было трусливо… Да, теперь я думаю, что это было трусливо.