Читаем Тутмос полностью

— Ты преувеличиваешь, достойный Рехмира.

— Ничуть! Напротив, язык мой слишком беден, чтобы выразить моё восхищение. Но ты знаешь меня давно и поистине можешь читать в моём сердце, ибо оно не скрыто тьмой от глаз истинного друга. Ведь ты видишь это, достойный Менту-хотеп?

— Вижу, — сказал царский сын Куша не без иронии, которая, однако, человеку непосвящённому могла показаться трепетным волнением растроганного сердца.

— А сколь счастлив ты, что его величество оценил по достоинству твои неисчислимые заслуги! Когда он объявил о своём намерении посетить тебя, я возрадовался, ибо давно склонял его величество к этому решению, уверяя его, что ты достоин его посещения. И, как видишь, его величество — да будет он жив, цел и здоров! — последовал моему совету.

— Благодарю тебя, преданный друг Рехмира.

Чати улыбнулся так простодушно, словно и в самом деле принял слова Менту-хотепа за серебро чистого веса.

— Разве в обязанности чати не входит указывать его величеству на то, что достойно всяческого поощрения? Среди обилия государственных дел и забот его величество порой может забыть о верном слуге, конечно, только до поры до времени, ибо нет ничего, что было бы сокрыто от его глаз, но если я могу сделать что-либо для старого друга, я сделаю это, помышляя лишь о справедливости.

— Как мне благодарить тебя за эту услугу?

— О, ты уже отблагодарил меня сверх всякой меры! Эта красавица Ипетауи — сладкая, как мёд. — Чати сладострастно улыбнулся, потерев ладонью о ладонь. — После ночи, проведённой с нею, я стал моложе на двадцать, нет, на тридцать лет! И если у неё родится ребёнок…

— То он будет чудесного смуглого цвета, словно плод пальмы дун, — подхватил Менту-хотеп, и оба рассмеялись.

Воздух в саду был душистый, сотканный из тысячи мельчайших ароматов, он мешался с вечерней прохладой, которую ветер, должно быть, приносил с высоких горных вершин, покрытых ослепительно-белыми сверкающими на солнце одеждами. Приятности вечера способствовало и разлитое по чашам гранатовое вино такого необыкновенного вкуса, что, казалось, можно было не пить, а только вдыхать его. Плоды, которые разноцветным огнём горели в высоких алебастровых вазах, были принесены красивыми чернокожими невольницами и оттого казались ещё слаще. Глаз отдыхал на затейливом узоре из цветов, которые были посажены искусными садовниками с таким расчётом, чтобы краски сменялись незаметно и переливались одна в другую — белый цвет голубел, голубой густел и становился лазурным, с лазурью смешивался пурпур и воздвигал переливчатую фиолетовую волну, которая вновь бледнела, становилась сиреневой и переходила в нежный розовый цвет. Неподалёку на зелёной лужайке расположились чернокожие красавицы, весь наряд которых состоял из узких золотых поясков и цветных ожерелий; они тихо играли на различных музыкальных инструментах и пели голосами столь сладостными, что глаза невольно увлажнялись слезами и сердце начинало источать мёд. Одна из красавиц по тайному знаку Менту-хотепа приблизилась к беседующим и увенчала высокий лоб чати пышным венком из небесно-голубых и розовых цветов, ласково погладила его плечо и ускользнула, прежде чем рука старого сановника коснулась её талии. Рехмира в полном восторге откинулся на спинку своего кресла, его тучные плечи сотрясались от хохота.

— Боюсь, мой друг Менту-хотеп, что после победоносных походов его величества в белую реку Кемет вольётся много разноцветных ручейков! Мы не нуждаемся в слишком большом количестве рабов, я давно сказал его величеству, что чёрное дерево дороже чернокожего невольника, но порой и эти пёстрые птицы нужны, а особенно их женщины. Во всяком случае, мой женский дом существенно пополнился за время владычества божественного Менхеперра…

— Их мужчины тоже годятся — из них выходят отличные телохранители и привратники.

— О, несомненно! Чего стоил один только Рамери… кажется, я позабыл его ханаанское имя. Да и шердани всегда оправдывали возложенные на них надежды. Кстати, достойный Менту-хотеп, сын Рамери Аменхотеп уже принят в ряды нет-хетер.

— Он же совсем ещё юн!

— Юн, но подаёт большие надежды и силён, как его отец. Сам наследник очень доволен им и собирается сделать своим личным колесничим.

Царский сын Куша тонко улыбнулся.

— Должно быть, этот юный Аменхотеп столь же хорош собой, как его отец и мать?

— Очень хорош. Боюсь, не вышло бы беды с маленькой царевной Ка-Нефер, уж очень она заглядывается на этого юношу.

Смех сановников вновь спугнул стайку пёстрых птиц, только что удобно расположившуюся на дереве. Уж кто-кто, а чати прекрасно знал, что юная Ка-Нефер, дочь Тутмоса от митаннийской царевны, слишком рано стала взрослой с грубоватым и мужественным Рамесу, младшим сыном военачальника Хети.

— По-твоему, достойный Рехмира, его высочество Аменхотеп продолжит дело своего великого отца?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие властители в романах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза