Тутмос

— Я не спрашиваю тебя, что ты искал в храме — об этом нельзя говорить, об этом страшно думать. Но что было бы с тобой, безумец, если бы ты встретил не меня, а любого другого жреца? Тебя обвинили бы в оскорблении святыни, тебя зашили бы в полотняный мешок и опустили на дно Хапи, и моё сердце вечно терзалось бы собственной виной, ибо я послужил причиной твоего безумства, хотя и невольно. Проси прощения у великого Амона, обливай слезами подножие статуи бога, проси его вернуть тебе рассудок и благодари за спасение. Чем теперь ты искупишь свою вину перед ним? Я думал, что дикая кровь уже укрощена в тебе и ты стал настоящим сыном Кемет, верным служителем Амона и его возлюбленного сына на земле, но оказывается, достаточно малой искры, чтобы она вспыхнула вновь. И об этой малой искре я тебя не спрашиваю, потому что знаю тебя, но скажи мне только одно, безумец: неужели ты думал, что отыщешь то, что искал, неужели верил, что тебе откроются тайны, которые неведомы даже многим жрецам?

— Божественный отец, меня вела ненависть, только ненависть, и она ослепила меня…

— Как же ты мог принять тьму за свет? Ведь ты сам говоришь: «ослепила». Ты, в чьём сердце я видел такую любовь к Амону, ты мог поддаться ослепившему тебя чувству, хотя знаешь о своём предназначении и о том, чего потребовал от тебя владыка богов? Поистине в твоём сердце бушевали все силы зла! Но что я должен сделать с тобой? Убить тебя одним словом, рассказав о твоём поступке верховному жрецу? Ты чужеземец, тебя не пощадят, да и для сына Кемет это было бы непростительным преступлением. Милостйвый бог послал меня, чтобы я удержал твою руку, но тем самым сделал меня твоим сообщником. Ты хотел этого, когда решился на своё безумство?

— Тебе не придётся быть моим сообщником, учитель, я сам расскажу всё верховному жрецу.

— В таком случае мы разделим вину, Рамери. Не будь меня, ты никогда бы на это не решился. И если ты оказался способным на такой поступок, значит, я не сумел вложить в твою грудь свет истины и моя вина ещё тяжелее твоей.

Рамери застонал, обхватив голову руками.

— Тогда лучше мне умереть!

— Ты умер бы, если бы на то была воля богов. Даже если бы ты нашёл тайник и… Но великий Амон пощадил тебя, значит, ты нужен для чего-то другого. Не для того ли, о чём говорил тебе его величество, да будет он жив, цел и здоров? Убить себя легко, но подумай о том, что у богов есть тысяча тысяч способов прервать жизнь человека, и, если они не делают этого, не ему брать в руки чашу судьбы. Я жду от тебя клятвы, самой священной клятвы, Рамери. Поклянись тем, что для тебя дороже всего, что никогда, никогда больше не помыслишь о подобном безумстве, что весь отпущенный тебе богами срок будешь молить великого Амона о прощении, что никогда не позволишь силам зла в твоём сердце возобладать над силами света, по крайней мере насколько это в твоей власти. Клянись же!

— Я клянусь, учитель…

— Чем же?

— Священным именем Амона и…

— И ещё?

— И твоим, отец мой, — совсем тихо произнёс Рамери, но Инени, стоявший за порогом, расслышал его слова и увидел, как лёгкая смущённая улыбка вспышкой скользнула по лицу Джосеркара-сенеба. У Инени дрожали руки, капли пота выступили на лбу. Неужели Рамери решился… о, об этом даже подумать страшно, за одну такую мысль боги могут покарать не только самого человека, но и всех его потомков. И какой великой тайной владеет теперь он, Инени, какой немыслимой, страшной тайной! Он ощутил что-то похожее на прикосновение змеиной чешуи к горячей оболочке сердца. Нет, никогда он не выдаст своего друга, даже если его тело разрежут на тысячи кусков, даже если будут жечь огнём! И всё-таки ревность змеёй скользит по сердцу, обвивается вокруг него. Ведь это Джосеркара-сенеба, отца Инени, пленный ханаанский царевич называет не только учителем, но и отцом. И Джосеркара-сенеб не запрещает ему, он смотрит на Рамери так, будто слова хуррита смутили и растрогали его. А Рамери приникает лицом к искалеченной руке Джосеркара-сенеба и шепчет, шепчет почти беззвучно слова, смысл которых слишком легко угадать. «Араттарна, сын Харатту…» Он, Инени, был глупцом, когда произносил это.

* * *