Туве Янссон: работай и люби

Самые незначительные бытовые впечатления и те были залиты темной краской войны. Туве писала, как она дни напролет проводит в подворье Русской церкви в Хельсинки (так называли тогда в народе Успенский кафедральный собор), погруженная в живопись. Ей тяжело было писать на воздухе, иногда дело чуть ли не доходило до приступов паники. Открывающийся с церковного двора вид на город захватывал и вдохновлял своими заводскими трубами и крошечными деревянными домиками. Это было спокойное, тихое место, где одиночество художницы нарушали только одетые в черное люди, спешащие на богослужение. В тиши было хорошо рисовать. «Маленькая русская старушка подошла посмотреть, чем я занята, и начала что-то бурно объяснять на своем языке. Я лишь смотрела на нее, и ее улыбка умерла, она поспешила прочь, извиняясь. „harasoo“, — сказала я, и она снова улыбнулась. Я не могу ненавидеть…»

Юная женщина, занятая своими красками, не вызывала восторга у людей на улицах Хельсинки. В 1941 году Туве писала, как однажды она разложила мольберт в гавани, и к ней тут же «подошел какой-то человек и сказал, что фрёкен следовало бы вместо этого пойти домой и рожать детей, потому что вот-вот начнется война, это уже точно!». Задачей женщин было рожать, давать новую жизнь взамен той, которую унесла война, производить новых солдат, и об этом не стеснялись заявлять напрямую. Страна нуждалась в детях, и повсеместно поддерживались речи о многодетных семьях, где число детей доходило бы до шести. Но это были не те требования, на которые Туве стремилась откликнуться. Она никогда не пыталась избежать других обязанностей, возложенных на женщин военным временем, наоборот, она участвовала и в земляных работах, была и добровольцем, выполняя различные задания. В Атенеуме она шила маскхалаты и хлебные сумки для солдат, а также участвовала в благотворительных мероприятиях. Вступать в женскую организацию «Лотта Свярд» и идти на фронт сиделкой она не хотела, поскольку придерживалась пацифистских ценностей. Туве ненавидела войну, что было в высшей степени нетипично в стране, где, казалось, воздух был насквозь пропитан пропагандой, в стране, вдохновленной возможностью оборонять свои рубежи. Туве раз за разом погружалась в размышления о том, насколько оправдана война: «Порой меня охватывает такая нескончаемая безнадежность, когда я думаю о тех молодых, которых убивают на фронте. Разве нет у нас у всех, у финнов, русских, немцев, права жить и создавать что-то своей жизнью… можно ли надеяться, давать новую жизнь в этом аду, который все равно будет повторяться раз за разом…»

Иногда с фронта домой в увольнительные приходили друзья Туве, уставшие, голодные, обуреваемые безнадежностью и напуганные перспективой вскоре вновь оказаться на передовой. Они были сломлены физически и морально, изуродованы сражениями и обстоятельствами. Они нуждались в заботе, пище, чистой одежде и передышке. Но больше всего нуждались они в женских объятиях и в телесном отдыхе, который эти объятия приносили. Нужно было понять их потребности, к этому призывала человечность, однако от женщин это требовало принятия нелегких решений и отступлений от норм общественной морали.

Иногда трудно было не то что видеть, а просто осознавать, насколько сильно война и пребывание на фронте влияли на юношей и меняли их. Туве писала, как один из ее старых друзей однажды забрел на «вокзальчик», как она шутливо называла свою мастерскую, где всегда сновали какие-то люди. Встреча с этим юношей, Матти, повергла Туве в шок. Ее визитер еще совсем недавно был робким, мечтательным романтиком, которого интересовали лишь стихи, философия и искусство. Все изменилось в одночасье. Теперь он восхищался войной, предвкушал упоение победы и экстаз завоеваний. По мнению Матти, власть — вот что является главным в мире, а нацизм — это верно выбранная дорога. Правильным казалось ему и уничтожение маленьких государств. В его мире не было нужды в индивидуализме, книгах или стихах. Он наслаждался войной, надеялся на ее продолжение и громко, буквально крича, доносил эти мысли до Туве, будучи у нее в гостях. В той самой мастерской, где, как писала Туве, находились ее натюрморты, где она пришивала кружево на ночную рубашку, где слушала Бетховена и откуда отправляла на фронт стихотворения в конвертах.

Смешные и страшные картинки