Туз Черепов

Файтеры проносились под ним, опускаясь низко, чтобы обстрелять улицы города. Надо было наказать население за сопротивление; Теск был святилищем неверующих, и было необходимо преподать им урок. Не мирный переворот, а кровавое вторжение. Постоянно сверкали молнии, и в их свете он видел дюжины людей, бегущих по бульвару ко дворцу; они, как насекомые, роились далеко внизу.

Над головой и вокруг него были фрегаты и большие суда; их световые огни сверкали, размытые туманом и дождем. Они бороздили небо, бросая вниз бомбы и принося столице огонь и разрушения. Их вид, безнаказанно дрейфующих через небеса Коалиции, оскорбил его. Противокорабельные орудия замолчали, задушенные устройством азриксов, и пробужденцам было нечего бояться.

Ну, Харкинс даст им то, чего они испугаются.

Он скользнул за одним из файтеров, который только начал бомбить. Еще один «Файеркроу», совершенно идентичный его. С тех пор, как Флот продал их после Второй аэрумной войны и перешел на «Виндблейды», «Файеркроу» были повсюду, дешевые и надежные боевые суда. Они были по-прежнему опасны, и многие из них оказались во флоте пробужденцев.

«Начни с лучший бойцов, — сказал он себе. — Оставь эти ржавые корыта. Сбей их столько, сколько сможешь».

Пилот не подозревал об угрозе. Он был полностью уверен в своей безопасности, поскольку битва была выиграна. Он даже не видел, как Харкинс сел ему на хвост. Внутренним зрением Харкинс видел, как корабли Коалиции валятся с неба, как тысячи сражающихся мужчин и женщин погибают, сраженные одним отвратительным, жестоким и бесчестным ударом. Он чувствовал, как гнев бурлит в нем, как растапливает его страх. Он чувствовал потребность быть бессмысленным и жестоким.

Палец нащупал гашетку. Он сжал зубы. Он должен стрелять и…

… и все-таки не выстрелил. Кое-что удержало его. Сейчас он невидимка; у него все еще есть возможность сбежать. Он может улететь и спасти свою жизнь. Но с того мгновения, когда он нажмет на гашетку, начнется кое-что такое, что может закончиться только его смертью.

Когда-то одного этого бы хватило, чтобы запугать его. Когда-то его нервы порвались бы при одной мысли о возмездии пробужденцев. Но сейчас в нем что-то пробудилось, какое-то новое понимание, и, однажды осознав его, он больше не мог его игнорировать.

Долгое время он жил в постоянном страхе, держась подальше ото всех и всего. Несчастное ограниченное существование; он настолько боялся смерти, что с трудом жил. Он больше не хотел так существовать. Лучше прожить десять минут, как волк, чем десять лет, как кролик.

Так что Харкинс оскалил зубы и нажал на гашетку.

Пилот второго «Файеркроу» не имел ни малейшего шанса. У него не было времени ускользнуть. Пулемет Харкинса перерубил ему хвостовое оперение, пули разорвали металл и разнесли на куски хвост. Файтер дико закрутился, пули ударили по фюзеляжу, и «Файеркроу» взорвался.

Харкинс рванулся прочь, моторы выли, неся его через небо. Вокруг было много файтеров, некоторые далеко, некоторые близко. Кто-нибудь видел его? Он не знал. Дождь и тьма ограничивали видимость, в небе хаотически метались корабли, и многие пилоты не слишком хорошо умели летать.

Ну, это не имеет значения. Пути обратно нет. С правого борта появился «Кентиксон Аэронавт» и пересек ему дорогу. Он заложил вираж и сел ему на хвост. Тот направлялся вниз, бомбить. Харкинс последовал за ним и открыл огонь по нему сзади. Пули пробили его спину, и попали в бак с горючим. Дыры задымились, зашипели, как динамитный фитиль, и через несколько мгновений «Аэронавт» взорвался, послав в воздух облачко шрапнели.

Он подстрелил еще один корабль, и еще, и только потом пробужденцы обратили на него внимание. Но они не могли поймать его. Он крутился и закладывал виражи, проводил свои лучшие маневры, выпендриваясь перед новичками и выжившими из ума ветеранами. Все корабли, оказавшиеся близко к нему, падали с неба. Он летал так свободно, как не летал никогда со дней своей славы. Ему было нечего терять, и он, наконец, понял, что испытывал Пинн каждый раз, когда летел в битву. Он узнал, что это значит — не бояться смерти.

«Нас много и мы одно», — подумал он, и вспышки выстрелов его пулеметов осветили его отталкивающее лицо.

Пинн испытывал огромное разочарование.

Что это было? Неужели война? Несколько минут поиграли в пятнашки с пилотами Коалиции, и все? Да, конечно, гибель флота Коалиции была весьма впечатляющей, но, когда пушки замолчали, его восторг быстро уступил место скуке. Где преодоление невероятных препятствий, где спасения, от которых волосы встают дыбом, где самоубийственная храбрость? И, главное, где героизм?

Если это и есть кульминация гражданской войны и конец Коалиции, тогда, откровенно говоря, его ограбили.