Туз червей

Я принимаю душ, а затем возвращается Томас и рассказывает о том, как прошел его первый день. Он подтверждает, что видел Тито, но еще не играл с ним. Они играют в зале Amazon, а я – в зале Pavilion, и это все объясняет.

Я рассказываю ему о собственных столкновениях, а затем – о кратких отчетах Розы. К моменту, когда я возвращаюсь обратно в гостиную, бутылка, которую я дал своей фальшивой невесте, уже пуста. Сама она стоит у телевизора, уперев в бедро руку, и пристально разглядывает одно из полотен, висящих на стенах.

Я довольно долго наблюдаю за ней, а затем подхожу ближе. Картина, оказавшаяся напротив нас, мне непонятна, ибо состоит из мешанины цветов, которые я неспособен увидеть, и рисунков, напоминающих каракули трехлетнего ребенка.

– Тебе нравится?

– Это Жоан Миро, – говорит она в ответ. – Каталонский художник-сюрреалист. Мне не просто нравится, я обожаю его.

Я не ожидал услышать подобный ответ. Кажется, она в этом разбирается. Видимо, искусство – это ее страсть. Эта мысль одновременно и нравится мне, и раздражает. Лишь на одно мгновение я чувствую просто смертельную зависть. Ненавижу ее за то, что она способна оценить искусство и его краски, а я – нет.

– Тебе нравится искусство? – спрашивает она меня.

Не в силах подавить сухость своего тона, я отвечаю:

– Нет. Пошли, сегодня поужинаем в городе.

Этого оказывается достаточно, чтобы привлечь ее внимание. Она смотрит на меня и, хищно улыбнувшись, говорит:

– Хорошо, но за рулем буду я.

Я соглашаюсь, умалчивая то, что мне в любом случае нельзя водить машину. Она уходит в душ, а затем быстро надевает маленькое черное платье с открытой спиной и туфли «Лабутен».

Она почти ничего не сделала, и тем не менее вот она – невероятно соблазнительная, одетая во все черное, словно жена дьявола. Полагаю, выбор весьма символичный.

В лифте, на котором мы спускаемся вниз, я спрашиваю, чего она хочет поесть. Она долго выбирает между французской и индийской кухней, и потому я замечаю Тито гораздо раньше, чем она.

Я замираю рядом с ней, украдкой обвивая рукой ее талию. Она останавливается на полуслове, поднимая на меня взгляд темных, удивленных глаз, но я расплываюсь в полной нежности улыбке.

Той же, что дарил моей матери отец. Очень, очень давно.

– Одно твое слово, и я все куплю.

Кажется, она понимает, что за нами подсматривают. Я беру ее за руку и легонько целую костяшки пальцев. Она вздрагивает и улыбается мне в ответ, второй рукой касаясь моей груди рядом с сердцем. Боже, а она может быстро реагировать, когда хочет.

– Это моя любимая фраза…

В этот момент он решает нас прервать:

– Так, значит, вот та женщина, что сумела вскружить голову великому Левию Ивановичу…

Мы резко оборачиваемся, изображая удивление. Тито с расчетливой улыбкой на губах смотрит на нас. Он один. С моего лица исчезает это приторное выражение, и я вежливо с ним здороваюсь, но его, судя по всему, гораздо больше интересует Роза.

– Меня зовут Тито Ферраньи. Рад знакомству.

– Роза Альфьери.

Ее голос просто ледяной. Она ясно дает ему понять, что не желает вести с ним разговор. Где-то в глубине души я довольно улыбаюсь, обещая себе заплатить за все, что она захочет сегодня заказать.

Тито как будто бы этого не понимает и с фальшивым энтузиазмом восклицает:

– О, итальянка, значит! E un piacere conoscerti[11]. Ты откуда?

Я не знаю ни слова по-итальянски и потому оборачиваюсь к Розе, которая, задрав подбородок, отвечает:

– Io no[12]. Я родилась во Флоренции.

Не знаю, что она ему сказала, но ему это, кажется, не особо понравилось.

– Non importa[13], – твердо говорит он. – В любом случае, изрядно удивлен. Левий и женитьба… Весьма неожиданно. Да еще так внезапно! Как будто бы даже и не верится.

Разумеется, я и не думал, что он так легко на это купится. Тито не дурак, он догадывается, что я не влюблен в эту женщину. Мы разыгрываем этот спектакль как раз для того, чтобы убедить его в обратном. Вот почему я еще крепче обхватываю Розу за талию и, словно защищая ее, спокойно отвечаю:

– А теперь нам пора.

Я уже собираюсь уходить, как вдруг он добавляет:

– Думаю, наш дорогой Иаков этого бы не одобрил.

Я замираю на месте, и по всему телу пробегает озноб. Роза наблюдает за мной, осознавая, какие эмоции во мне вызвали его слова. В моих жилах закипает кровь, и я чертовски медленно, с убийственным взглядом поворачиваюсь к нему.

Как он посмел в такой момент упомянуть моего отца? Как он посмел произнести его имя после всего, что сделал? После всех своих интриг и, хуже, – после того, как плюнул на него после его смерти?

Нежная ладонь Розы ложится на мою руку, не давая сорваться. Она еще не знает, что взрываться – это не в моем стиле. Мной гнев не горячий и взрывной, как у нее или у Томаса. Он холодный и смертоносный. Молчаливый. Терпеливый. Спокойный, словно водная гладь.

Я вновь улыбаюсь Тито, но в этой улыбке нет ничего дружелюбного, и мы оба это знаем.

– И от этого я лишь больше ее люблю.

С этими словами я беру Розу за руку и снова веду ее к входной двери. Она уверенно идет рядом и бросает за спину: