Не закрывая задней двери своего такси, я задумываюсь. Я уже не тот семнадцатилетний подросток, каким был, когда умер отец. Мои обида и жажда мести никуда не делись, но смягчились, подуспокоились. Из импульсивного и нетерпеливого человека я превратился в спокойного и расчетливого.
– Прошу прощения, что вы говорили? – вежливо спрашиваю я.
– Через два месяца стартует WSOP, и вы уже объявили о своем участии. В прошлом году вы заняли второе время в Главном турнире, поэтому все ждут вашего появления. Вы взбираетесь по карьерной лестнице с невиданной ранее скоростью, даже быстрее вашего отца. Несколько слов о ваших целях?
Я делаю вид, что задумываюсь. Зимний санкт-петербургский ветер со свистом забирается ко мне под пальто. Если честно, я с нетерпением ждал этого вопроса. Я вспоминаю о тех напечатанных словах Тито. О его радости при мысли о том, что у него больше не осталось серьезных соперников. И в особенности я вспоминаю нашу первую встречу.
Мне был двадцать один год, и я только что потратил все свои сбережения на вступительный взнос для участия в турнире – десять тысяч евро, ни копейкой больше, ни меньше. Когда мы наконец оказались за одним столом, протянул ему для рукопожатия ладонь. Его, казалось, позабавила моя наглость – или глупость, – и когда он спросил, не его ли я поклонник, на очень ломаном английском я ответил ему ровно то, что пообещал себе годами ранее: «Я тот, кто вас свергнет. Левий Иванович. Запомните мое имя».
Я улыбаюсь, вспоминая, как быстро с его лица исчезло высокомерие. Он сразу же узнал мое имя, несомненно, такое же, какое было у его покойного друга. Но все-таки тогда он не посчитал меня угрозой.
Это было шесть лет назад.
– Если быть предельно откровенным… – говорю я в камеру и протянутый ко мне микрофон, – это будет последний год, когда я поучаствую в WSOP.
Их глаза в удивлении распахиваются, и они еще больше подаются вперед, желая расспросить о подробностях. Я поднимаю руку, и они молча замирают. Пользуясь моментом, я буравлю гневным взглядом камеру, надеясь, что где-то там, в мире, в Венеции или где-либо еще, Тито Ферраньи мочится от страха в свои же штаны при виде меня.
– Я решил уйти в отставку в качестве профессионального игрока.
Они одновременно начинают возмущаться. Я наслаждаюсь их изумлением, пьянея от возбуждения.
– Уже?!
– Вы ведь так молоды! Что сподвигло вас на такое решение?
Мое внимание привлекает один журналист, который, хмурясь, пылко говорит:
– Что случилось со всем нам знакомым амбициозным молодым человеком? Я помню ваш первый год в Главном турнире; вы сказали, цитирую: «Я не остановлюсь, пока не стану номером один».
Я невозмутимо киваю.
– Это так. И раз уж я решил, что этот год станет моим последним, вы вправе делать из всего этого любой вывод, какой только пожелаете.
– Так, значит, вы утверждаете, что победите?
Он и так знает ответ, но хочет услышать его из моих уст. Я не колеблюсь ни секунды – это не в моем стиле.
– Безусловно.
Мой внутренний голос усмехается, называя меня высокомерным засранцем. Я этого и не отрицаю.
– Похоже, вы более чем уверены в этом. Тито Ферраньи, ваш величайший на сегодняшний день противник, ранее бывший противником вашего отца, также подтвердил, что приедет…
– Тито очень силен, но ему жутко не хватает оригинальности. Стоит заметить, трещащий по швам брак и банкротство бизнеса также не добавили ему юности! – говорю я, а затем, уверенный, что только он один и узнает эти слова, добавляю: – Это, бесспорно, печально… Но знаете… говорят, что счастье одних строится на несчастье других.
Глава 1. Май. Макао, Китай. РОЗА
Мне жутко нужны деньги.
Но мой мозг считает, что мне нужен второй спортивный автомобиль, и в этом моя проблема.
Я в Китае две недели, и мне запретили вход уже в четырех казино. Полагаю, китайцы мало чем отличаются от итальянцев: и те, и другие не особо меня любят. И все же они мне нравятся.
Мне нравится впервые заходить в казино, когда лопаются барабанные перепонки от какофонии звуков игровых автоматов и криков победителей и когда меня охватывает одновременно и зависть, и эйфория. Мне нравится сидеть за покерным столом и наблюдать за всеми этими самодовольными мужчинами, что недооценивают меня, разглядывая мое декольте и помаду цвета бургунди.
Но самое приятное – это когда по мере того, как я их обираю, их полные презрения мордашки сменяются злобными взглядами. При этом чаще всего они упорно продолжают играть – это вопрос гордости.
– Видимо, новичкам везет, – приговаривают они, всегда обращаясь ко мне, словно объясняя этим свое поражение.
Наибольшие гордецы доходят до того, что в их руках не остается ни единой фишки. Их я люблю больше всего – мне нравится наблюдать за их позором. Их деньги пахнут даже лучше, чем любые другие, – особенно когда я трачу их на дорогую обувь.