TV-люди

Однако я понимала, что это не так. Без сомнения, муж стал некрасивым. С лица сошла подтянутость. Наверное, он стареет. Муж стареет, устает. Стирается. А дальше, без сомнения, он станет еще более некрасивым. И мне придется это терпеть.

Я вздохнула. Сделала очень глубокий вздох, но муж, как можно догадаться, не шевельнулся. От какого-то вздоха он не проснется.

Я вышла из спальни и вернулась в гостиную. Выпила еще бренди и взялась за книгу. Однако что-то не давало мне покоя. Я отложила книгу и зашла в детскую. Затем открыла дверь и при свете лампы в коридоре внимательно посмотрела на лицо сына. Сын спал крепко, как и муж. Все как всегда. Некоторое время я вглядывалась в лицо спящего сына. У ребенка было очень гладкое лицо. Естественно, оно довольно сильно отличалось от лица мужа. Он же еще ребенок. На коже глянец, ни тени грубости.

Однако что-то вызывало неприязнь. Я впервые это почувствовала по отношению к ребенку. Что же в моем сыне вызывает неприязнь? Продолжая там стоять, я сложила руки на груди. Конечно, я люблю своего сына. Очень люблю. Но что-то, несомненно, раздражает меня.

Я покачала головой.

На несколько секунд закрыла глаза. А затем вновь открыла и посмотрела на лицо спящего сына. Я поняла, что меня раздражает. Лицо сына как две капли похоже на лицо его спящего отца. И один в один на лицо свекрови. У членов семьи мужа была ненавистная мне привычка хвастаться тем, какая крепкая у них порода. Наверное, муж хорошо относится ко мне. Он добрый и внимательный. Все мои друзья в один голос твердят, что таких хороших людей просто не бывает. Я тоже думаю, что мне не к чему придраться. Однако именно это «не к чему придраться» порой меня раздражает. В этом «не к чему придраться» есть что-то несгибаемое, не допускающее ни в чем силы воображения. Это действовало мне на нервы.

А сейчас мой сын спит с таким же выражением лица.

Я еще раз покачала головой. Все-таки он другой человек, подумала я. Когда этот малыш подрастет, вряд ли поймет мои чувства. Так же, как сейчас мой муж почти не понимает их.

Нет никаких сомнений в том, что я люблю своего сына. Однако я предчувствовала, что в будущем, скорее всего, не смогу любить этого ребенка так же сильно, как сейчас. Не подобающая матери мысль. Наверное, остальные матери в мире так не думают. Однако я знаю. Когда-то я стану смотреть на него с презрением. Так я думала. Так я думала, наблюдая за лицом спящего ребенка.

От этих мыслей мне стало грустно. Я закрыла дверь в детской, выключила свет в коридоре. А затем уселась на диван в гостиной и открыла книгу. Прочитав несколько страниц, закрыла книгу. Посмотрела на часы. Почти три.

Сколько же дней прошло с тех пор, как я перестала спать. Первый раз я не смогла заснуть во вторник две недели назад. Выходит, что сегодня семнадцатый день. Все эти семнадцать дней я не сомкнула глаз. Семнадцать дней, семнадцать ночей. Это очень длительный период. Сейчас мне уже толком и не вспомнить, что такое сон.

Я попробовала закрыть глаза. Попробовала вызвать ощущение сна. Однако существовала лишь тьма бодрствования. Тьма, в которой ты бодрствуешь, напоминает смерть.

Наверное, я умру, подумала я.

Если я вот так и умру, чем окажется в результате моя жизнь?

Конечно, я не могла понять, чем была моя жизнь. Я подумала: а что такое смерть?

Раньше я воспринимала сон как прообраз смерти. То есть я предполагала, что смерть является продолжением линии сна. Мол, смерть - это сон, но гораздо глубже обычного, лишенный сознания, вечный покой, затмение. Так я думала.

Однако вдруг мне пришло в голову, что, может быть, это не так. Может, смерть и сон - это состояния, коренным образом отличные по своей природе. А может, это бесконечно глубокая тьма бодрствования, которую я вижу сейчас. Может, смерть - это вот такое вечное бодрствование во тьме.

Это было бы просто ужасно, подумала я. Если состояние смерти не является отдыхом, то какое есть спасение в нашей несовершенной жизни, полной усталости? Хотя в конечном счете никто не знает, что такое смерть. Кто на самом деле видел смерть? Никто. Тот, кто видел ее, умер. Среди живых никто не знает, что такое смерть. Можно только предполагать. Каким бы ни было это предположение, оно предположением и останется. То, что смерть должна быть отдыхом, также не имеет веских доказательств. Не докажешь, пока не умрешь. Смерть может оказаться чем угодно.

От этих мыслей меня вдруг охватил панический страх. Я почувствовала, что мышцы спины напряглись и затвердели. Вновь закрыла глаза. Я не могла больше их открыть. Взгляд застилала глубокая тьма. В этой тьме, глубокой как сам космос, не было спасения. Я была совсем одна. Мое сознание сконцентрировалось и расширилось. У меня было чувство, что стоит мне захотеть, как я смогу разглядеть этот космос до самой глубины. Однако я решила не смотреть. Еще слишком рано.

Если смерть такова, что мне тогда делать? Что, если, умерев, я буду вечно бодрствовать и вот так смотреть на тьму?

Наконец я открыла глаза и залпом допила остатки бренди в стакане.

Глава 6