И от этой простой истины мне стало одновременно легко и гадко. Я понял, что возвращаться туда я не хочу. Не хочу работать в комиссариате, не хочу выполнять поручения этого Павла Григорьевича. Хочу остаться здесь, с ними. И пускай меня разорвет на части единорог, испепелит стая огненных крыс, отравит ядом мраморный паук - мне все равно. Я хочу остаться с ними.
- Я хочу к вам, - прошептал я в самое ухо сирены.
Она отшатнулась от меня, кивнула и протянула руку. Я улыбнулся, стянул перчатки и взял ее под локоть. Сирена фыркнула, повела ушами и свободной рукой указала на мой рюкзак. Я кивнул опрометью бросился к нему, схватил и тут заметил взгляд коротышки.
- Идем с нами, - предложил я и, улыбнувшись, протянул ему руку, но он мотнул головой и отступил в чащу.
- Почему? - не понял я.
Но он лишь молча мотнул головой, громко шмыгнул носом и отступил еще дальше в темноту.
В этот момент мягкая рука сирены легла на мое плечо. Я обернулся к ней, улыбнулся и...
Я даже не могу охарактеризовать этот звук - что-то среднее между хлопком в ладоши и жужжанием мухи, которая бьется о стекло. Что-то теплое попало мне в лицо и потекло в рот, а на месте правого глаза сирены теперь зияла кровавая рана. Она тяжело оперлась на меня - я еле устоял на ногах. И метнул кинжал, скорее, на слух, чем видя бегущего среди деревьев человека. Раздался короткий вскрик, и в лесу снова повисла гнетущая тишина.
Я аккуратно уложил истлевающее тело сирены на землю. Кожа на ее животе лопнула, и теперь мне был виден ее так и не родившийся детеныш. Он был похож на человеческого ребенка. Чем-то даже на меня...