Тварь у порога<br />(Сборник рассказов ужасов)

Высказывались, правда, предположения, что твари обладали необычайной пластичностью и могли на время становиться невидимыми, тогда как, согласно другим разрозненным слухам, они каким-то образом умели контролировать и использовать в военных целях силу ветра. Им также приписывались странные и зловещие свистящие звуки и громадные отпечатки, состоявшие из пяти округлых вдавленных отметин.

Было совершенно очевидно, что надвигающаяся угроза, способная в одночасье отправить миллионы интеллектуально развитых разумов сквозь бездну времени в незнакомые тела безопасного будущего, имела непосредственную связь с возможностью нового и окончательного прорыва зловещих «полипов» на поверхность планеты.

Умственная проекция сквозь века со всей ясностью предсказывала возможность наступления подобного кошмара, и Великая Раса твердо решила, что ни один из ее членов, способный к бегству, не столкнется с врагом лицом к лицу. То, что нашествие произойдет в качестве акта мести, а не в целях возврата себе отнятого мира, они узнали из будущей истории планеты, поскольку проекция обнаружила, что последующие расы никоим образом не испытывали на себе зловещего влияния этих чудовищных созданий.

Возможно, «полипы» сами избрали для себя глубинные бездны земли, предпочтя их переменчивым и подверженным нашествию стихий наружных ее слоев, тем более, что свет для них не имел никакого значения, а возможно, они просто со временем стали слабеть. Во всяком случае, достоверно известно, что в постчеловеческую эпоху расы жуков, в которой поселятся летучие разумы Великой Расы, «полипы» уже прекратят свое существование.

Несмотря на все это, Великая Раса продолжала проявлять повышенную бдительность и держать «порох сухим», несмотря на тщательное избегание любого упоминания коварных врагов в своих речах и записях. И постоянно над запечатанными люками и темными глухими башнями зависала тень безымянного ужаса.

V

Это был мир, мрачные и разрозненные отголоски которого сон приносил мне каждую ночь. Я не тешу себя надеждами на то, что смог передать хотя бы самое отдаленное представление о том, какой ужас несло с собой каждое подобное эхо, ибо все эти видения оставались на некоем неосязаемом уровне жутковатых и во многом неконкретных псевдовоспоминаний.

Как я уже говорил, постепенно результаты моих исследований стали предоставлять мне все большую возможность обороняться от подобных ощущений посредством нахождения им рациональных психологических объяснений; кроме того, на руку мне было и то, что со временем я стал понемногу привыкать к подобным вещам. Однако, несмотря на все эти спасительные обстоятельства, меня по-прежнему изредка охватывало чувство смутного, леденящего душу кошмара, хотя влияние его уже не было столь всеобъемлющим. Короче говоря, с некоторыми оговорками можно констатировать, что после 1922 года я начал вести вполне нормальную, полную творческих исканий жизнь.

С годами я стал все больше осознавать, что мои переживания — в сочетании с результатами изучений аналогичных случаев заболевания амнезией и фольклорными зарисовками — должны быть сведены воедино и изданы в виде своего рода учебного пособия для студентов. Поэтому я подготовил серию статей, где в краткой форме излагалась подоплека описываемых событий, а сам текст был снабжен незатейливыми иллюстрациями отдельных сюжетов, образов и иероглифических надписей, которым удалось сохраниться в уголках моей памяти.

В период с 1928 по 1929 годы они с разными промежутками во времени появлялись в «Журнале Американского психологического общества», хотя, надо признать, не привлекли к себе широкого внимания научных кругов. Тем временем я продолжал с максимальной скрупулезностью фиксировать свои сновидения, хотя груды исписанной бумаги с каждым месяцем достигали все более внушительных размеров.

10 июля 1934 года при посредничестве Психологического общества я получил письмо, с которого, можно сказать, началась решающая и, пожалуй, наиболее трагическая стадия всей перенесенной мною безумной пытки. Письмо это пришло из находившегося в Западной Австралии города Пилбарра и было подписано, как я впоследствии выяснил, довольно известным в тех местах горным инженером. К письму прилагалось несколько весьма любопытных любительских фотоснимков. Текст этого послания я привожу полностью, чтобы любой ознакомившийся с ним мог понять, какое потрясающее воздействие произвели на меня и само это письмо, и приложенные к нему фотографии.