Твардовский без глянца

«В самую июньскую жару Союз писателей собрал обсуждение. Пускали строго по писательским билетам. ‹…› Проработка шла по полной форме». [5; 16]

Наталия Павловна Бианки:

«Я помню собрание, которое проходило в Доме кино. ‹…› Запомнилось выступление И. Кремлева, который, выйдя на трибуну, сказал:

– Вы только подумайте, что позволил себе Твардовский: в своей поэме он целую армию взял и отправил в ад.

Я не выдержала и крикнула с места: „А вы читали поэму?“ – на что он не моргнув глазом ответил:

– Не читал, но мне ее содержание пересказали. Это ведь значения существенного не имеет». [1; 30]

Владимир Яковлевич Лакшин:

«Твардовский затосковал, занедужил и объявил, что на экзекуцию не пойдет. Все усилия Дементьева и Маршака, стороживших его, чтобы доставить свежим на Секретариат ЦК, были напрасны. С вечера он пил крепчайший чай и соглашался идти, но рано утром выскользнул из дома и исчез. „Новый мир“ представлял на ареопаге Дементьев. Было принято краткое Постановление ЦК: осудить статьи Померанцева, Абрамова, Лифшица, Щеглова; освободить Твардовского в связи с переходом на творческую работу.

Дементьев потом уверял, что, если бы Твардовский присутствовал, дело могло повернуться иначе. Хрущев говорил о нем уважительно и примиренно. „Мы сами виноваты, что многое не разъяснили в связи с культом личности. Вот интеллигенция и мечется“.

Постановление ЦК не опубликовали, но провели заседание президиума Союза писателей, где по следам партийного решения было принято свое развернутое постановление (11 авг. 1954 г.), уже для печати.

Как-то в 1961 году в редакции „Литературной газеты“ В. А. Косолапов рассказал мне за вечерним чаем: в 1954 году он был в конференц-зале на улице Воровского, когда на расширенном президиуме обсуждались „ошибки «Нового мира»“. Ожидалось решение об отстранении Твардовского.

А. Т. сидел у окна, курил сигарету за сигаретой. Потом негромко произнес: „Когда здесь покойников выставляют, никого не дозовешься в почетном карауле постоять. А тут живого Твардовского вперед ногами выносить будут – и вон сколько доброхотов набежало“.

Марк Щеглов с его обычным розовым идеализмом испытывал в те дни какую-то растерянность. ‹…›

…В те дни огорченный, растерянный Марк спускался на костылях по широкой лестнице новомировского особнячка – и вдруг навстречу ему А. Т. – крепкий, большой, ясный. „Как понять, Александр Трифонович, что происходит?!“ – „Господь испытует, господь испытует, Марк Александрович“, – отвечал А. Т.». [5; 16–18]

Федор Александрович Абрамов:

«„Новый мир“ был вызван к жизни тем общественно-политическим подъемом, который наступил после смерти Сталина. Уже в 1953–1954 годах на его страницах был напечатан цикл статей, о публикации которых нечего было и думать год или два назад. ‹…›

Власти жестоко расправились с авторами статей, которые на инерции в постановлении ЦК были расценены как клеветники, злопыхатели и очернители, антипатриотическая группа (в доброе сталинское время с ними и покруче поступили бы!), а главный редактор был снят.

Однако вскоре последовал XX съезд КПСС, и Твардовский снова вернулся к руководству журналом.

„Новый мир“, поднявшийся на дрожжах XX съезда (на волне), стал самым последовательным проводником его идей в литературе. Да и не только в литературе.

Вокруг журнала быстро сгруппировались лучшие писатели, лучшие ученые, публицисты. И на протяжении многих лет „Новый мир“ выдал на-гора много превосходных произведений». [12; 243]

Хождение по «Далям»

Александр Трифонович Твардовский.Из дневника:

«19.I.1955

Надо двигать „Дали“. Безумно было бы отказаться от такой свободной формы, уже найденной и уже принятой читателем, формы, где, при несвершении даже целого, в частностях можно много сделать, особенно если стремиться к законченности отдельных кусков, глав в себе.

Главное же, не на голом месте начинать, что всегда для меня очень важно. Эти годы, журнальная работа и те потери, какие я нес от своей слабости, эти годы продолжалось внутреннее осваивание этой формы и всей затеи, даже через многократное отрицание ее, примирение, хоть и натянутое, с мыслью, что, мол, у приличного писателя должны быть и незаконченные вещи. ‹…›

17. IV.1955

Уже выясняются контуры обеих глав – „Друга“ и „Огней Сибири“. Там вступлением может быть – „Нет, жизнь меня не обделила“.

Там нужно место о том, что от любви к Родине и всему доброму меня не отучить, если даже долго бить (и методично) и обвинять, в чем я не грешен, и за ошибки бить втройне, – не отучить от той любви, не оттолкнуть.

И нет на свете большей веры,
Что сердцу может быть дана.

После этих двух глав – будет смоленская деревенская глава и, может быть, „Москва“, а там можно ехать до Владивостока, наконец. И уже делать, что бог даст. Сибирь будет „уравновешивать“ „Друга“, а „Москва“ – „Смоленщину“. „Вра, вра!“ ‹…›

19. VIII.1955