Тварёныши

– Учился плохо, – буркнул Андрей. – Надоела учёба эта, вот и пошёл. Зарабатывать надо. А так-то я не дурак.

Дядя Юра глянул на него с сомнением.

– А тут дуракам и не место, х-хе… Нам слесаря толковые нужны. А в армию что не взяли?

– На голову больной, – огрызнулся Андрей. На самом деле на живот, с вечным гастритом, но и на голову немного тоже – его всё в коррекционку пытались засунуть в начальной школе, да мать не дала.

– Х-хе… Ну, поглядим на твою голову ещё. Пошли, что ли… – дядя Юра покряхтел, потоптался на месте, а потом всё-таки поплёлся к подвальной двери дома семнадцать дробь два, гремя на ходу ключами.

В подвале, как ни странно, не воняло ни кошачьей мочой, ни мусором. Обычная влажная затхлость, запах сырого бетона, земли и чего-то ещё, неуловимого, то ли прелых листьев, то ли грибов.

Дядя Юра надвинул каску, врубил налобный фонарик, Андрей сделал то же самое. Два луча зашарили в подвальном мраке, выхватывая то бугристые бока канализационных лежнёвок, то паутину стояков ХВС, то ржавые потёки на бетонных стенах. Приглушённо гудела вода, смутно доносились из двора звуки проезжавших машин и носившихся по площадке мальчишек. Этим и дождик не помеха, лишь бы в школу не ходить…

Андрюха невольно вспомнил собственное, совсем недавнее детство. Тоже носился по улице дотемна, до голодной боли в животе, до цыпок на коже – вначале один, потом с братом. Домой не тянуло – да что там, дома, было хорошего? Батя пил, потом они уже вместе с матерью принимали… Пожрать нечего, делать нечего, разве что пялиться в старый компьютер. Телик был один, на кухне, только там всегда торчал кто-то из взрослых.

Однажды уже подросший Андрюха, придя из школы (куда ходил, надо сказать, по настроению и всегда как-то неудачно) застал полупьяную мать одну. Еды он не нашёл, кроме подсохшего хлеба, и от злости наорал на неё: «Ты зачем пьёшь? Дома жрать нечего, а ты пьёшь!»

При отце бы не посмел, конечно. Тот, когда его злили, сам так орал! Мог и швырнуть чем-нибудь или в ухо заехать, а рука-то была тяжёлая.

Мать вся сжалась и забубнила: «Дак это… чтоб ему меньше доставалось… чтоб под присмотром был…»

«Ему» – это отцу. Словно защищала его!

Но Андрюха почему-то сразу сдулся и никогда больше на неё не орал. Жалко её стало. Ну дура же…

А потом отец умер, и школа, которая висела над Андрюхой девять лет как проклятие, кончилась, и вот он уже лазит по подвалам как взрослый, и ему даже уже немного за это заплатили.