ТВари

Обидно было Агаше. Обидно, что предала ее Наташка, в третий раз уже предала. Но спать хотелось ужасно.

– Утром поговорим, – пробормотала Агаша, засыпая.

А утром Наташка собиралась на работу в свой магазин. Не магазин даже, а ларек на метро «Войковская». Собиралась и, как всегда, опаздывала.

– Ну, рассказывай, что там у вас вчера с этим Джоном было? – спросила Агаша, почистив зубы и поплескав на мордашку.

Наташка в предстартовой суматохе металась по квартирке. Из ванной на кухню – из кухни в комнату, смешная-заполошная в черном лифчике и белых кружевных стрингах.

– Лак мой не брала?

– Не брала я твой лак, ты про Джона-то расскажи!

– Слушай, некогда мне, Агаша, опять на работу опаздываю, Тофик мне морду набьет, ей-богу!

– Ну так отдай тогда мне визитку Джона, – ровным тоном попросила Агаша, – у меня сегодня выходной, и я ему позвоню.

И тут Наташка застыла на месте. Сжалась вся, губы в струнку стянула, напряглась, как кошка при виде собаки.

– Слушай, а ведь Джон просил меня, чтоб больше никому его телефон не давать.

Сказала – и глядит не мигая. Агашу даже оторопь взяла. А Наташка совсем стыд потеряла. Перешагнула за пограничную черту дозволенного и, преодолев ее, решила идти ва-банк.

– Погоди, постой, но ведь он сам мне первой свой телефон дал, и ты у меня его попросту вытащила, – беспомощная перед вопиющей ложью и обезоруженная жуткой несправедливостью подруги, лепетала Агаша.

А Наташка с колготками в руках тут и выдала:

– Ну и что, что тебе первой дал, надо было первой и звонить, тут, подруга, кто первый съел, тот и смел.

Агаша даже поперхнулась от такого поворота в Наташкиной логике.

– Значит, не дашь телефон?

– Значит, не дам, и не обижайся.

Хлопнула за «компаньонкой» дверь. Агаша так и осталась сидеть на неубранной кровати, опустошенная и брошенная.

– Надо искать, с кем другую квартиру снимать, – сказала она себе и, вздохнув, повалилась спиной в подушки.

***

– У нас в прямом эфире Ирма Вальберс. Здравствуй, Ирма!

– Здравствуй, Сережа.

Джон стоял, прислонившись спиной к стене так называемой «большой» эфирной студии, откуда делались передачи с приглашенными гостями.

На самом деле «большой» эта студия называлась с большой натяжкой, как условно называются «большими» комары или муравьи. Комнатка пять на четыре, где посредине стоит эфирный микшерский пульт с диск-жокеем, а напротив, впритык к пульту, придвинут стол, на который можно поставить три микрофона и посадить максимум трех гостей.

На радио по сравнению с телевизионными масштабами вообще все всегда гораздо меньших размеров. И студии, и сами АСБ[1], и деньги, что вертятся здесь, да и сами люди – соответственно. И пенисы у этих людей – тоже короче и меньше, во всяком случае Джон был в этом уверен. Он всегда считал себя человеком более телевизионным, чем радийным, но не брезговал и на радио частенько забегать, обделывая здесь всякие свои делишки.

Вот и сегодня – это он привел на утренний эфир Ирму Вальберс. Привел ее в эфир к диджею Сереже Мирскому за тысячу долларов своих административно-посреднических.

Ирма, естественно, ничего об этом не знает, а Джону лишняя тонна грюников никак не помешает. В этом вся его останкинская жизнь – крутись, вертись, прокручивай поганки.

Он наблюдал за тем, как Мирский раскручивает Ирмочку на то, чтобы та сказала в эфир какую-нибудь сальную непристойность.

Тесная студия. Даже дивана здесь не поставить, чтобы сопровождающим с комфортом присесть.

Джон вспомнил, как однажды был здесь с ребятами из «Мазерз Продакшн», которые привозили в Москву группу «Грин Калчур». Трех англичан-музыкантов рассадили тогда за столик с микрофонами, рядом на корточках примостился программный директор, у того на спине сидели продюсеры из «Мазере» и администраторы с канала МТБ. Да еще вдоль стен, подобно кариатидам, подпирая низкий в дырочках подвесной потолок, теснились охранники, которых по договору с принимающей стороной «Грин-калчуровцы» таскали за собою даже в ванную и в туалет.

Вот на телевидении, в АСБ-1, – там да. Где деньги, там и простор. И наоборот, где простор, там и деньги.

Но и радио тоже иногда бывает полезным. Радио – этот младший робкий брат большого и сильного брата – телевидения. Это все знают.

Мирский уже вошел в раж и, соря повсюду своими привычными, ставшими частью его имиджа орешками и чипсами, крутился на стуле, елозил толстым неспортивным задом, хохотал, хихикал, повизгивал своим шуточкам и все подводил Ирму к тому, чтобы в тон ему, пошляку, та сказала в эфире что-нибудь этакое сексуально-непристойное.

– Ирмочка, скажи пожалуйста, а ты когда у себя в квартире одна, вот ты утром встаешь – ты голая по квартире расхаживаешь: На кухню, в ванную, в бассейн? У тебя есть в квартире бассейн?

– Я, Сереженька, не в квартире, я на даче живу.

– По Рублевке, что ли?

– Нет, по Киевскому, в Переделкино.

– Ух ты, тоже неплохо! Бибигона там голого не видала?

– Нет, голого Бибигона не видела.

– А на меня голого хочешь посмотреть?

– Нет, Сережа, на тебя голого не хочу.