– А это потому, что я теперь не звезда, – с горечью сказала Ирма, – была я звездой, опаздывала на час или на все два, и массовка меня дожидалась вместе с режиссером, а теперь я статистка, теперь я должна за час приезжать и сама буду теперь звездочек ждать, покуда они там опаздывать со своими капризами будут.
– Да рано ты себя списала, – примирительно сказал Мотя, – ты еще им и нам всем покажешь.
– Что я покажу? – хмыкнула Ирма. – Грудь свою покажу? Так и видели уже…
– А я как-то пропустил, Ирмочка, я бы поглядел, – осклабился Мотя.
– Теперь и отныне только за деньги, – жестко сказала Ирма, – потому как в любовь больше не верю.
– А у меня невеста моя в автокатастрофе разбилась, – некстати вдруг сказал Мотя.
Помолчали.
– Это ведь я ради нее в поход матросом пошел, чтобы себя изменить, чтобы как морской волк у Джека Лондона, понимаешь?
Ирма не ответила. Она думала о своем.
– Ирма, ведь не каждая женщина может так вот, такого как я настолько расшевелить, настолько достать, что захочешь вдруг ради женщины изменить все в своей жизни, – сказал Мотя, – а вот она смогла меня достать.
Ирма равнодушно поглядела на Мотю. Он плакал. Большие крупные слезы катились из его глаз.
Пронести пистолет через рамку мимо милиционеров? Но она никогда через рамку не ходила. Милиционеры ее знали и пускали сбоку.
Но сегодня, на всякий случай, чтобы не рисковать, она прошла через шестой подъезд, где рабочие ходят… И пронесла.
Теперь надо заменить стартовый пистолет на папин револьвер с табличкой «Товарищу Вальберсу от Генерального секретаря…»
Агаша была в белом платье на кринолине. «Ах, как бы я смотрелась в свадебном, – думала Ирма, глядя на Агашу. Она критически разглядывала свою соперницу. – Хм, и грудь у меня красивее. Больше и красивее. Кабы Дюрыгин не был таким идиотом и женился бы на мне, я бы тоже выбрала платье длинное, но шелковое и с оттенком, как у фламинго, не совершенно белое, это слишком безвкусно и по-простолюдински, а выбрала бы в цвет тонкой розовой утренней зари… И непременно с глубоким декольте. Было бы на что поглядеть! А то у этой… – Ирма немного сбилась мыслями, подыскивая слово. – У этой малышки и подержаться не за что».
Ирма тоже слыхала, что рекламодатель, производитель белья, предложил Агаше сняться с Дюрыгиным в сцене первой брачной ночи. «Вот тоже дура, – думала Ирма, – я бы отказываться не стала».
По скрипт-сценарию стартовый пистолетик Ирма достанет из белой меховой сумочки. Не носить же его в руке или на бедре, как это делают ковбои! Наряд у Ирмы был варьетешный, а-ля Мулен-Руж – голые ноги, глубокий вырез, шпильки и перья на голове.
Стартовый пистолетик уже час как валялся в урне для использованных бумажных полотенец в уборной, а на его месте в сумочке лежал револьвер бывшего дивизионного комиссара Вальберса…
Ирма вспомнила, как они с папой стреляли из его пистолета на даче в Лиелупе. Была уже осень. Пляж Рижского взморья был пуст. Только чайки парили в потоках сильного свежего бриза с брызгами.
Они любили бросать чайкам хлеб, так что те на лету хватали его. Они с папой и с дядей Яном Карловичем. Тогда дядя и папа дали пострелять Ирме.
Собрали несколько пустых бутылок из-под любимого папиного латышского кальвадоса «Дзинтарс», поставили их на краю пляжа, чтобы пули улетали в море и не могли бы никого поранить, и принялись стрелять. У маленькой Ирмы тогда закладывало ушки и она боялась. А папа и дядя Ян Карлович смеялись…
И еще она вспомнила, как папа рассердился, когда дядя Ян Карлович пожаловался ему на Ирму, что та поотрывала всем куклам головы.
– Нехорошо мучить куколок, – сказал папа.
– А людей хорошо? – спросила тогда Ирма…
В первый дубль Ирма не решилась.
Вышла к декоративной белой лестнице, покачивая павлиньим хвостом и перьями на голове, вышла и встала как будто начинающая.
– Ирма, в чем дело? – закричал раздосадованный Мотя. – Что, трудно вынуть пистолет, сказать «на старт, внимание, марш» и выстрелить? В чем затык?
Эх, знал бы Мотя, в чем затык, не стал бы так возмущаться.
– Так, снова выходим к лестнице в никуда, выходим, выходим, идем, достаем пистолетик, а жених с невестой уже стоят… Так, а это что еще за пистолетик такой? Откудова он взялся? Кто отвечает за реквизит?..
Ирма читала про Далиду.
Когда та решила покончить самоубийством, она нарядилась и красиво разлеглась на кровати. Настоящая актриса в самый торжественный момент своей жизни хотела выглядеть очень красивой. Она знала, что фотографы-папарацци запечатлеют ее, лежащей в номере отеля. Холодную, мертвую, но красивую.
Ирма тоже думала об этом.
Куда стрелять?
В голову?
Но она слыхала, что пуля может изуродовать голову, буквально снести полчерепа.
Нет, это неэстетично.
Папа, латышский стрелок, рассказывал, что товарищ Серго Орджоникидзе стрелялся в грудь. Знал, что Сталин будет целовать его в гробу, и понимал, что изуродованная голова может быть неприятна товарищу Сталину.
«Только не в грудь, – думала Ирма. – Грудь моя слишком красива и слишком хороша, чтобы портить ее дыркой из револьвера».