Твари

— Пятьдесят третья, — сказал Вадим.

Спасатель с журналом кивнул, сделав какую-то пометку.

— Машина есть? — спросил второй.

— Есть.

— Ключи.

Вадим пересадил сына с правой руки на левую, полез в карман и, отстегнув ключ, отдал его офицеру. Потом взглянул на второго, с журналом.

— А это отмечать не будете?

Жена уже была рядом, вцепившись в руку Вадима.

— Что — это? — не понял офицер.

— Что ключи от машины сданы.

— Будем, будем. — МЧС-ник поморщился. — Корниенко, запиши. Пятьдесят третья. И ключи.

— Вы бы хоть спросили, от какой машины. — Вадим уже с трудом сдерживал гнев.

— Так! — Офицер с вызовом посмотрел на него. — Мы разберемся, от какой машины. Будет необходимость — разберемся. Теперь проходите туда. На улицу. На проезжую часть. Следующий!

Молодая пара с ребенком двинулась по дорожке.

Нехорошо, подумал Кремер, стоявший так, чтобы видеть все, что происходило у всех пяти подъездов. Уже сбой, товарищи генералы. Надо было жестче и проще. Вставлять ключи в замки автомобилей. Чтобы сами владельцы и вставляли. Ничего, тоже не бесконфликтно прошло бы. Но хотя бы без последующей путаницы. А будет она, будет. Куда ж ей деться.

Дай Бог, чтобы единственный прокол на сегодня. Кремер невесело усмехнулся. Ты сам-то в это веришь? Или просто поверить очень уж хочется?

Однако и этот прокол исправлять надо. Он потянулся к рации.

Пашинян смотрел, как люди ручейками стекаются от подъездных дорожек своих домов на проезжую часть Казанской. Громкоговорящая уже сообщила, что оттуда можно двигаться к метро, где их встретят представители МЧС, занимавшиеся распределением и размещением эвакуированных. Однако люди стояли, то ли поджидая родных и соседей, то ли движимые бессознательным желанием идти всем вместе — может быть, потому что это «вместе» казалось им более безопасным, надежным, исключающим возможность ошибки.

Майор не заметил, как рядом с ним оказался Зинченко.

— Тягостная картина, — негромко произнес полковник.

— Да, — ответил Пашинян. — Невеселая.

Оба умолкли.

— Ты обратил внимание, что все прошло практически без инцидентов? — нарушил тишину Зинченко.

— Конечно, товарищ полковник. Одна-две разборки, да и те несущественные.

— Порадовало?

Майор задумался.

— Честно?

— Ну а как же еще, Сергей?

— Ну тогда так скажу. Что работу нам это облегчило — да, это порадовало. Но в целом… Тяжелое чувство, товарищ полковник.

— Согласен, — кивнул Зинченко. — Но все-таки почему?

— Потому что сидели люди буквально рядом со смертью, но сидели до последнего. Может и так, что ехать большинству из них было некуда, но я думаю, что дело в другом. Вот эти их квартирки в хрущевках — это все, что у них есть. Вот и цеплялись до последнего — за это свое. Там вся их жизнь, и другой не светит. Там — понятно, там знакомо. Там, при том, что и змеи где-то совсем близко — какая-то иллюзия безопасности. А сейчас вот идут — как перекати-поле, которое ветер степной гонит… Знали, чувствовали, что будет именно так — но все-таки надеялись, что, может быть, под крышей своей ненадежной все это переживут…

Не поспоришь, подумал полковник. Так оно и есть. Как будто обрушили вокруг людей хлипкие стены их призрачных крепостей, сорвали латы-доспехи, оставив голыми и беззащитными, вынуждая жаться сейчас друг к другу на проезжей части, вместо того, чтобы идти к метро, подальше от опасности, подальше от сумасшедшей катавасии, которая вот-вот затеется, и от игры со смертью, которая закончится неведомо чем.

— Видите, куда почти все они смотрят? — Пашинян невесело усмехнулся. — Сюда же. Не вперед, не туда, куда им идти, где наши «дирижеры» им инструкции раздают — а сюда. На эти свои «хрущобы», на эти свои квартирки.

— Потому что не знают, вернутся ли, — мрачно проговорил Зинченко.

— А мы?

— Что мы?

— А мы знаем? Что они сюда вернутся?

— Непростой вопрос, Сергей. Зато ответ на него простой — не знаем. Но в том наша задача и состоит: сделать все, абсолютно все, чтобы вернулись. Чтобы было куда возвращаться.

Старая женщина шла, не поднимая головы и прижимая к груди облезлого рыжего кота. Ни чемодана, ни сумки, ни даже рюкзачка за спиной — почти обязательного атрибута нынешних старушек в их нескончаемых походах по магазинам.

— Ольга Александровна, — Телешов поравнялся с ней.

— Сережа! — Она подняла голову, и он увидел, что на щеках ее блестят слезы.

— Давайте я кота понесу, хотя бы до Таллинской, — предложил он, протягивая руки.

Старушка еще сильнее прижала животное к себе. Кот жалобно мяукнул.

— Нет, Сереженька, спасибо. Барсик и так, бедный, весь на нервах. Он же у меня из дому никогда не выходил. И вдруг все это: шум, громкоговорители, народ на улице… Бедный… — Она погладила кота по рыжей голове. — Так что мы уж лучше вместе. Так, Барсюшка?

Кот снова мяукнул и ткнулся носом в морщинистую руку хозяйки.