Твари Господни

"Не дети, сами разберутся, что такое хорошо, а что такое плохо".

– Ты красивая, – сказал он нарочито равнодушным тоном. – И парень тривиально захотел тебя трахнуть.

– Бесспорно, – она даже не подумала возражать. – Но поскольку сразу реализовать свое желание он не мог, ему пришлось бы, позволь я ему это сделать, за мной ухаживать.

– Оставь ликбез для своих будущих детей, – усмехнулся Виктор. – А я уже взрослый мальчик и знаю, как это происходит. В конце концов, он убедил бы себя, что влюблен, любит… А остальное, как известно, функция воображения, темперамента и культурного опыта.

– Да, конечно, – улыбнулась Ольга, стряхивая с сигареты пепел. – Ты можешь налить мне свой замечательный виски. Мне это не помешает. И вот кстати вопрос. Скажи, разве я тебе не нравлюсь?

– А кому ты можешь не понравиться? – снова усмехнулся Виктор, разливая виски по стаканам. – Ноги, правда, немного тонковаты, но ты же знаешь, на вкус и цвет…

– Но ты меня не любишь и не хочешь. – Она не дала ему свернуть в сторону, продолжая гнуть свою, уже вполне понятную, линию. – И Катарину тоже, хотя у нее как раз и ноги полные и грудь больше моей. Ты любишь кого-то другого… За что?

– А хрен его знает, – честно признался Виктор, вновь припомнив свою первую встречу с Лисой. – Потому я тебя и спросил. Прозит!

– Прозит! – Ольга отсалютовала ему стаканом и отпила немного виски.

– Так за что же она любит Черта?

– Возможно, – осторожно ответила Ольга, возвращая стакан на стол. – Он произвел на нее сильное впечатление.

– Согласен, – кивнул Виктор. – Мужик он неординарный, во всех смыслах. Но не мазохистка же она!

– Нет, – Ольга загасила окурок в пепельнице и снова посмотрела в глаза Виктору. – Во всяком случае, я этого за ней не замечала, но зато Катарина очень романтична. Когда он был без сознания, она заглянула в его записную книжку.

– И? – Подался вперед Виктор, ощущая отчаянную уверенность, что сейчас услышит ответ на свой вполне идиотский вопрос.

– Черт пишет очень красивые лирические стихи. Неожиданно, правда?

9

– Нехорошее какое-то чувство, – Рэйчел поправила перед зеркалом грим на веках и улыбнулась отражению Кайданова. – Прямо, как тогда.

– Как тогда не будет, – твердо ответил Герман и смягчил жесткость интонации ответной улыбкой.

"Как тогда не будет" – это он решил твердо. Что бы там ни случилось, Рэйчел он вытащит, или они умрут вместе, но брать с собой прикрытие он не будет. Они шли на встречу с Лисой и Виктором, а не на войну. И как бы он ни относился к Рапозе и Иакову, предательства он от них не ожидал и, соответственно, не хотел унижать – ни их, ни себя – недоверием. А там, будь, что будет, и, если Рэйчел опять "ухватила опасность за хвост", то так тому и быть. Ведь знать наверняка, что это за опасность и от кого исходит, они не могли, а у самого Кайданова, несмотря ни на что, на душе было ясно и даже неожиданно весело, и предчувствие удачи – неизвестно, правда, какой и в чем – бродило в крови.

"Предчувствие или знание?" – Но вот ответа на этот вопрос он не знал, зато ему хорошо было известно другое: он был влюблен, и он был счастлив.

10

Поставив машину на стоянке перед отелем, Лиса выключила мотор и совсем уже собралась киношным жестом "выставить наружу ножку", тем более что теперь ей уж точно было что и откуда выставлять. Но еще раньше, чем она успела это сделать, подчиняясь какому-то до конца неосознанному, но оттого не менее властному чувству, Лиса неожиданно для самой себя "шагнула в сторону". "Отойти в сторону" – так называла она теперь состояние распределенного сознания, когда оказывалась как бы в двух мирах сразу: физическом, где пребывало ее новое тело, неторопливо покидавшее сейчас дорогущий, как реактивный истребитель, Ламборджини, и ментальном, где всегда холодно и темно, но где Лиса чувствовала себя в полной безопасности. Получалось это у нее теперь, на шестой день экспериментов, не просто легко и непринужденно, но часто, как, например, сейчас еще и спонтанно, а то и непроизвольно. И причин такому положению вещей было несколько. Во-первых, как быстро выяснилось, расщепление сознания зверски выматывало только в начале, потому, вероятно, что Лиса не знала тогда, что и как делает. Однако, как только разобралась, все сразу же пошло, как по маслу, при том не только в смысле легкости, но и в смысле рациональности, если так можно выразиться.